Фридрих Незнанский - Опасное хобби

— А мне, боюсь, тут еще пахать да пахать… Пора отправляться, да? Но я же не успею, а потом, когда делать-то?

— Лично я тебя не гоню. Когда закончишь, вместе с этим Полуниным, участковым, и понятыми закройте и опечатайте дверь. Соответственно, оформите все. А конкретно к тебе у меня будет такое задание: постарайся определить, кому все эти картинки принадлежали раньше — частным собирателям, может, музеям каким-нибудь, не знаю. Но с этого ты, пожалуй, и начни. Печка нужна, от которой прыгать, понимаешь? У вас там наверняка есть какие-то свои списки, каталоги, блоки данных и тому подобное. Проверь сразу хотя бы наиболее ценные из этих штучек, на твой взгляд. А я поехал. Пока, ваше степенство.

Юрист Кругликов имел еще и кандидатскую степень по искусствоведению, что было предметом постоянных подковырок у товарищей по оперативной работе.

Проходя по коридору, Турецкий вдруг почему-то присел на корточки возле дверцы стенного шкафа, которая была немного приоткрыта, и стал под разными углами зрения изучать блестевший в солнечных бликах, падавших из кухонного окна, паркетный пол. Потом подозвал криминалиста и предложил ему заняться этим участком пола — след явно просматривался. Чей?

В это время во входную дверь позвонили. Турецкий поднялся, жестом подозвал Полунина и, став по другую сторону дверного проема, открыл замок.

На пороге стоял Грязнов — хозяин, так сказать, частного сыскного бюро «Глория», что означает по-русски «Слава», иначе говоря, скромное имя владельца предприятия, поскольку звали Грязнова — Вячеслав Иванович.

— Здрасте, наше вам… — только и сказал Турецкий, узрев на пороге своего старого друга, бывшего муровца, ушедшего в отставку из-под тяжелого крылышка Александры Ивановны. Но не в ней было, конечно, дело. Просто так сложились обстоятельства. Надо было Славе решать: или — или. Вот он и выбрал второе «или».

— И вам — наше, — озадаченно посмотрел на Турецкого Грязнов. — Я что, не к столу?

— Заходи, — приветливым, широким жестом руки пригласил Турецкий, — Самое время, любимым блюдом будешь.

— Так, — протянул Грязнов, не трогаясь, однако, с места, — судя по обилию гостей, трапеза не слишком веселая… И кто же на этот раз? Хозяин?

— А у тебя имеются еще и другие варианты? — поднял брови Турецкий. — И откуда тебе все известно?.. Он, конечно. Ну иди, голубь сизокрылый, там тебя мать-начальница встретит.

— Грязнов! — чуть ли не басом закричала Романова, увидав своего бывшего оперативника. — Почему тебе ничего поручить нельзя? Вечно все портишь! Дали тебе живого человека, а в результате — труп. Ну? Шо мне теперь, до конца дней своих следить, шоб вы обязательно где-нибудь не напортачили? Я ж устала уже! Мужики, неужели вам бабы не жалко?

Но это она просто так причитала, по привычке, и никто особенно на ее причитания внимания не обращал.

Грязнов тоже не отреагировал на ее крики, он достал из кармана пиджака сложенный вчетверо листок и протянул его Романовой. Александра Ивановна прочла напечатанный на машинке текст, озадаченно посмотрела на Грязнова и вдруг сказала:

— Ну вот, а я все голову ломаю, кому теперь поручить…

— Нет денежного работодателя. А то бы почему и нет.

— А за спасибо? На общественных, так сказать, началах, а?

— Не положено, благодетельница ты моя. Поэтому — хочешь, верну этот документ вместе с отчетом.

— Держи пока. Чует мое сердце, нечистое здесь дело. Всякое может случиться. Их же теперь все равно придется разыскивать!

— Как скажешь, — пожал плечами Грязнов.

— Вот что, хлопцы, — сказала Романова, обращаясь ко всем сразу, видимо имея в виду и понятых, которые уже давно истомились, влипнув в дело, не имеющее конца. — Давайте закругляйтесь тут, оформляйте все как положено, а мы уехали ко мне. Турецкий, Грязнов — за мной.

На улице долго спорили, на чьей машине ехать. Грязнов, естественно, не мог бросить здесь своего «жигуленка» и отправиться в МУР, на Петровку, в транспорте Романовой или Турецкого. У Романовой не было резона ехать в чужой машине, когда своя — вот она. Служебная «Волга» Турецкого могла отправляться, куда ей самой хотелось.

— Вот времена настали! — восхитился Турецкий. — Раньше-то, бывало, из-за транспортных средств столько копий ломалось! А теперь кати — не хочу. И новые проблемы…

Наконец договорились поехать с Грязновым. Это было тем более удобно, что разговор состоялся бы как бы между людьми близкими, у которых нет друг от друга секретов.

— Ну шо, — сразу сказала Романова, — не будем терять времени. Давайте выстраивать всю цепочку событий…

Лариса Георгиевна до глубины души была оскорблена своим мужем Вадимом. А душа у этой уже немолодой, но старательно скрывающей свои сорок с хвостиком женщины находилась, по ее представлениям, в том месте, которое так легко возбуждается и требует постоянного физиологического удовлетворения. Так вот, с некоторых пор Вадим — рослый, атлетически сложенный красавец с тоненькой полоской рыжеватых усиков и тщательным пробором на крупной светловолосой голове, перестал обращать внимание на то, что у него элегантная и ухоженная жена, жадная до ласк. Она часто заставала мужа, который был моложе-то ее всего на какой-нибудь пяток лет, пребывающим в глубокой задумчивости и почти не реагирующим на ее мягкие кошачьи движения и кружевное французское белье, еще недавно сводившие его с ума. Еще недавно Лариса до дрожи в спине и ногах чувствовала, как легко возбуждали его запах ее духов, или оказавшееся как бы невзначай под рукой круглое и эластичное ее бедро, или полные яркие губы, полураскрытые в ожидании терпкого поцелуя.

Помнила она и те частые прежде моменты, когда им, находясь в гостях или просто в какой-нибудь веселой компании, достаточно было лишь встретиться взглядами, чтобы в его глазах вспыхнул хищный огонек, после чего они, никому не объясняя причины, мгновенно покидали шумный круг друзей-приятелей, прыгали в машину и сломя голову мчались в свою квартиру на Комсомольском проспекте. Или на дачу в Перхушково. Или… Да, случалось и такое, когда желание опережало всякую осторожность. Тогда Димка загонял свой «мерседес» в какой-нибудь темный московский двор, опрокидывал назад спинки сидений, и они бросались в объятья друг друга, грубо устраняя все помехи на пути к немедленному и глубокому, до обморока, наслаждению. И оно было всегда почему-то особенно сильным и горячим именно в таких рискованных ситуациях.

Лариса Георгиевна полагала, что так будет всегда. Разглядывая себя после бурных ночей в огромном напольном

зеркале, она не находила на своем теле изъянов — бархатное и чистое, с красиво очерченными мышцами, не отягченное родами, оно напоминало ей идеальные фигуры, запечатленные на картинах художников Возрождения. А позы, которые Лариса умела принимать, были найдены ею в жгуче-возбуждающих воображение средневековых новеллах, которые с блеском иллюстрировали Джулио Романо и Петер Флетнер и которые она с тайным наслаждением и жадным ожиданием разглядывала с детства в собрании уникальных книг из отцовской библиотеки.