Фридрих Незнанский - Частное расследование

— Я это не пойму, наверно.

— Нет, вы, увы, поймете. Все это можно изложить за две минуты — даже в средней школе.

— Ну-ну. Уже заинтриговали.

— И слава Богу. Вот. Вам даже, поди, известно, неспециалисту, что все живые существа — все — электрически активны. Биотоки — слышали небось?

— Конечно, слышал.

— Продолжаем. Что это значит — биотоки? А это значит, что, например, если на лоб, на ножку или на лист — растения, положим, приклеить электродатчики, то на них появится, конечно, напряжение. Такое слабенькое, но вполне заметное.

— Как электрокардиограмма, как альфа-ритм у мозга…

— Да-да-да. Вот Грамов прикрепил пару датчиков на листья помидора. И записал кривульку. Кривулька получилась. Ну такая вот какая-то… — Вощагин взял свой карандаш, нарисовал на перекидном календаре перед собой какую-то кривую, показал ее Турецкому, — Такая, предположим…

— Ну, такая… — Турецкий согласился.

— А дальше? Грамов взял полил сей помидор хорошей родниковой водой, добавил натуральных удобрений, выставил его на свет… Как хорошо тут стало помидору! Вы согласны?

— Согласен.

— Ну, хорошо. Кривулька наша тоже изменилась.

— Ну, допустим.

— Ее Алеша Грамов тоже записал. Назвал «хорошая» кривая.

— Так-так…

— Потом он взял напильничек и стал пилить тихонько ствол у помидора…

— Садист!

— А, вы уже почувствовали! Да, все живое… Кривулька изменилась. Грамов получил кривульку «помидору плохо» и сразу перестал растение мучить. Ну-с, дальше… Вы видели, как на вокзалах, в аэропортах фикусы растут? В таких больших деревянных кадках?

— Конечно, видел. Тысячу раз.

— И Грамов тоже видел. Он взял такую кадку, пересадил в нее свой помидор. А кадку он поставил на колеса… Точнее, на специальную тележку, которая могла кататься, крутиться как хочешь… Тоже просто?

— Пока что да.

— Ну, ладно. А тележку он снабдил электродвигателем. Включай — и покатилась… Вот. А кто включал мотор? Ну, угадайте-ка?

— Понятия не имею! Грамов? Лаборант его?

— Вот-вот, вы так же, как и все. Как, в частности, и я, грешный. Нет. Мотором этим управлял сам помидор. Два техника спаяли маленький приборчик. Анализировать кривульки помидорные. Как помидору плохо — поехали отсюда. А если хорошо — стоим на месте. Поставил Грамов эту кадку в физкультурном зале нашем. Ползала залито ярчайшим светом, вторая половина — в темноте. Ну, помидор и стал кататься— туда-сюда! Погреется немного— снова в тень. Хотя, они, конечно, греться любят, помидоры. Но не всегда, как обнаружилось.

— Забавно!

— Это лишь начало. Потом, через десять дней, положим, тот грамовский томат сам начал поливать себя. Захочет пить — поехал к крану. И наливает сколько хочет, сколько нужно. Себе под корни.

— А как же он это делал?

— Да это дело техники, пустое. Ввели в программу — каждый час по воду в обязательном порядке подъезжает. И начинаем воду тихо лить, по капле. Если помидор наш «недоволен», то тут же прекращаем. Все регистрировалось, конечно. Ну, день, другой, потом уж знаем — его поить необходимо лучше дважды в сутки. Понятно? Просто?

— Да, как будто.

— Ну, дальше «со всеми остановками», как говорят. Температура, влажность воздуха, подкормка минеральная, какие удобрения, спектр освещенности и так далее. Он сам себе все это выбирал, сам помидор. А Грамов лишь записывал, что хочет помидор и сколько, если волю ему дать.

— Ну, и что же?

— А дальше Грамов высадил в теплице помидоры и стал выращивать их не по инструкциям Академии имени Тимирязева, не по Мичурину иль там Лысенко, а исходя из собственных желаний и стремлений помидоров. Пойдемте, покажу вам результат.

В оранжерее, куда Вощагин привел Турецкого, было душно и влажно, как в тропическом лесу.

— Снимите пиджак, повесьте его, да хоть на стремянку

Турецкий огляделся.

Помидоров кругом не было и в помине. Посередине огромной оранжереи, напоминавшей своими размерами скорее хрустальный дворец, росло только дерево, огромное, похожее на баобаб, с толстенным зеленым стволом в три обхвата. Крона дерева там, на высоте третьего или четвертого этажа, раскидывалась на десятки метров — высоко, под стеклянным потолком, почти полностью заслоняя его, поглощая весь свет. От этого дерева в оранжерее было довольно сумрачно.

Турецкий осмотрелся еще раз…

— Ну, где ж ваш помидор?

— Да мы под ним стоим.

Вот тут-то наконец до Турецкого дошло.

— Ого! — он постоял, ошеломленный. — А сами помидоры?

— А разве вы не видите? Вон, вон и вон. Зеленые одни. Чуть поспевают, мы сейчас же их снимаем. Ведь упадет сам, может и убить.

— Вот это да'— не выдержал Турецкий. — Они с арбуз, не меньше.

— Да. А присвоили ему степень, все тут же начали шептаться: протекционизм, связи. Да это все известно было всем! Да на поверхности лежит! Мичурин тоже выводил сорта, мы тоже, там же… А вы видали помидор в два пуда? То-то же! Тогда молчи. «Это все известно!» — передразнил Вощагин. Подумать надо было. Чуть. Действительно, все на поверхности лежало. Но ты попробуй заметь. Нагнись. И подними, раз просто. Нет, поднял только Грамов. Он даже не хотел публиковать, ведь просто до смешного. Писать в академический журнал такое, ясное ребенку.

— Да, это что-то!

— Да. МБ, я думаю, не забрало сей помидорный баобаб к себе лишь потому, что выкопать и перенести уже невозможно. Мы выяснили: корни в глубину — на сорок метров, а вдоль поверхности — на сто, сто двадцать.,

— Чувствуется. А что, скажите, Илья Андреевич, неужто правда, что скелет орангутанга изъяли представители спецслужб? Ведь это, согласитесь же, смешно! Ей-ей не верится! Хотя я тоже, не без греха, «люблю» их очень.

— Конечно, я не знаю точно — кто, но факт есть факт. Скелет уперли, что называется.

— Когда?

— Да сразу же. Тогда же, когда и генератор. И половину библиотечных фондов. Микрофиши. Стерилизатор импортный, французский. В конце июня.

— А поточней не вспомните? Меня скелет особенно интересует.

— Нет, точно не могу. Одно скажу — пожар произошел двадцать девятого, и до пожара было все на месте. А вот тридцатого уже почти ничего и не было. Потом они еще ходили, добирали, но уже по мелочи — раз этак шесть, а то и больше. Вот я на вас сегодня и подумал, грешен. Так что точно не скажу. Но наш скелет, его студенты звали «Гриша», пропал тогда еще, в первый призыв, так сказать. Двадцать девятого — тридцатого. Мне это в голову запало, уж вы простите, своей нелепостью: зачем скелет им обезьяний? Поверьте, гибель Грамова, я не могу уснуть, и так за ночью ночь, хожу, хожу в июле… А в голове стучит: зачем скелет им обезьяний? Я чуть не сдвинулся тогда на этой мысли. И дал себе зарок: не умру, покуда не узнаю. У всех теперь спрашиваю. У вас, вероятно, есть в Комитете связи? Узнайте, пожалуйста, и позвоните мне, если узнаете: зачем им понадобился скелет орангутанга. Господи! Такая чушь, такой идиотизм! Вот я, положим, приду в прокуратуру и упру у вас, допустим, свод уложений, связанный с земельными кадастрами Ростовской области! Такая глупость. Чушь!