Фридрих Незнанский - Пермская обитель

Рядом с ним сидела миниатюрная девушка в черной водолазке. Когда принесли еду, они разговорились. У его соседки оказалось редкое имя — Янина. Летом она неудачно поступала в Гнесинское училище. Домой не вернулась, в Москве выступала по клубам. Янина сама сочиняет песни. Наиболее удачные из них хотела предложить известным исполнителям, да это очень трудно. Благо, случайно встретилась с одним земляком, Артуром, который помнил ее по музыкальному училищу, у них было шапочное знакомство. Тот перебрался в Москву, потому что у него есть давняя любовница, она теперь солистка Большого театра. Артур показал песни Янины известной певице Людмиле Репиной. Та же самым наглым образом приписала их авторство себе. Правда, о покойнице грешно говорить плохо, а Репина недавно погибла — была застрелена прямо во время концерта во Дворце государственных торжеств, сразу после своего выступления.

— Мне не дали выразить себя, и больше я слышать не хочу о шоу-бизнесе, — призналась Янина. — Но песни не запретишь. Буду преподавать, а песни сочинять только для души.

Этим же самолетом Валерий Антонович сразу вернулся обратно. Он надеялся, что долгожданный полет поможет ему снять стресс. Но когда приближался к дому, понял — не получилось.

«Вот мы и встретились», — подумал Турецкий, с любопытством разглядывая сидевшего перед ним высокого худющего парня с нервическим лицом, в глазах которого не было страха перед неизбежным наказанием. В них сквозила граничащая с безразличием усталость, обычно возникающая после томительных переживаний.

Допрос начался с привычных формальностей: имя, дата рождения, место прописки. Паспорт и «Макаров» уже были переданы Турецкому, лежали перед ним на столе.

Потом допрос сошел с наезженной колеи. Александр Борисович подробно интересовался учебой Сереброва, отзывами преподавателей. Андрею было неловко пересказывать хвалебные слова о его пении, которые в свое время говорил Иван Иванович. И Турецкий, которому Яковлев передал узнанные им в Перми восторженные отклики, понял, что Серебров скромничает. Все же он долго спрашивал арестованного и про выступления, и про отклики прессы, узнавал про его соучеников. Андрею казалось, что следователь залезает в совершенно ненужные дебри, но тот по-прежнему допытывался про период его жизни, который предшествовал январской трагедии на пустыре.

Доставая из пачки сигарету, Александр Борисович спросил:

— Вы курите?

— Нет. С юности привык беречь горло. С тех пор по инерции… — Не договорив фразу до конца, Серебров с досадой махнул рукой. Пропавший голос — его неизбывная боль.

Допрос продолжался уже больше двух часов. Турецкому не хотелось первому начинать разговор про избиение. Андрей тоже избегал неприятной темы. Поэтому Александр Борисович решил быстро миновать ее, сказав:

— Нам уже известно, что натворили Дергач и его сообщники. Теперь вы расскажите о процедуре отмщения. Кто в ней участвовал?

Услышав неожиданный вопрос, Андрей огорчился. Одно дело доносить на себя и совсем другое топить при этом других. Он уже и думать забыл про Мишу из Балатова, с которым его познакомил Игорь Монахов. Где сейчас этот Миша? Где сейчас сам Игорь?

От следователя не укрылось замешательство Андрея. Это тоже было в порядке вещей — многим задержанным не хочется выдавать своих подельников.

— Поставим вопрос иначе, — сказал Турецкий. — Лично вы участвовали в том избиении Дергачева, превратившем его в инвалида? Только не вздумайте наговаривать на себя, у вас и так грехов хватает.

— Сам я не участвовал.

— Ясно. То есть кого-то наняли, заплатив деньги. Сейчас на этом не будем зацикливаться. Понадобится — вернемся. Какой образ жизни вы вели в то время?

— Я оформил в институте академический отпуск на год. А тем временем лечился, подрабатывал в местной газете, делая обзоры музыкальных новинок, помогал Ивану Ивановичу Кизилову.

— Почему через год вы не продолжили учебу в институте?

— К тому времени я практически перебрался в Москву и мне не хотелось возвращаться в Пермь.

— На какие заработки вы жили в Москве?

— На случайные.

— Подробней, пожалуйста.

— Работал в клубах и на дискотеках диджеем, занимался репетиторством, на жилье деньги присылали родители.

— Они знали ваш адрес?

— Разумеется, я им говорил. И один раз какие-то прихлебатели Дергачева пытались узнать у отца мой московский адрес. Но вы бы видели отца — громила. Бежали от него без оглядки.

— Мы тоже, простите за каламбур, забежали вперед. Остановились мы на вашем пребывании в Перми. В июле вы разгромили студию звукозаписи, принадлежавшую Ледовских. Что послужило причиной?

— В музыкальном училище была восхитительная певица — Наташа Козельская, моя хорошая подруга. Она не только вокалистка — сама сочиняет песни, пишет музыку и слова. Однажды Ледовских записал несколько ее песен. При этом не только не заплатил ей, но и пообещал, что дальше студии эти песни никуда не пойдут. Мол, это тренировочная запись, у них сейчас идет отладка оборудования. Каково же было наше удивление, когда мы через довольно короткое время случайно услышали эти песни. Оказалось, Ледовских сделал хороший альбом, однако фамилия Козельской как исполнительницы и как автора на обложке не значилась. Я обошел много киосков, разговаривал с продавцами. Альбом продавался хорошо. Значит, Ледовских, обманув Наташу, зарабатывал большие деньги, а она не имела ровным счетом ничего. Это так возмутило меня, что я решил прекратить его пиратский бизнес.

— А вы разговаривали с ним на эту тему? Может, произошла типографская ошибка, может, он был готов заплатить Козельской гонорар.

— Нет, — ответил Андрей, понурив голову.

Уже было шесть часов, и Турецкий решил, что на сегодня расспросов хватит. Пусть арестованный придет в себя, все-таки он сильно возбужден переменами, произошедшими за последние сутки в его судьбе.

Вскоре после того как конвойный увел Сереброва, в дверь просунулась усатая голова Вячеслава Ивановича. Грязнов был в своем репертуаре: он безошибочно чувствует, когда кто-то из коллег устраивает передышку или закончил работу. Если ты занят, он в кабинет не заходит, но и в одиночестве побыть не даст. Турецкий только собрал портфель, приготовившись уходить, и вот тебе — здрасьте. Манеры у Вячеслава Ивановича неторопливые. Глядя на него, можно подумать, что никто его дома не ждет, поэтому он и не торопится. На самом деле его ждут не меньше, чем Турецкого.

— Ну что, везунок? — спросил Грязнов, поудобнее устраиваясь на стуле и закуривая. — Без единого выстрела?

— Я и сам удивлен. Был почти уверен, что преследователи Сереброва станут палить по собровцам почем зря. Но милиционеры, конечно, очень умело сработали.