Сильви Гранотье - Додо

Робер с непроницаемым лицом сгреб радио, фонарик и банкноту и сделал вид, что уходит, чем заслужил от Квази неубедительное:

– Изменщик.

Очевидно, его флюгер еще не выбрал направления, потому что он повернулся и заорал:

– Я изменщик? А кто нашел угол, где спать? Кто держал места для подружек? Кто притащил стеклянную литровку? Кто изображал из себя телохранителя, хотя мог спокойненько сидеть у себя и не высовываться? Ох уж эти бабы. Сыт я ими по самое не хочу.

– Подумаешь, обошлись бы и сами. Нам мужики без надобности… особенно такие, как ты – ржавые гвозди, от которых и толку-то никогда не было.

– Робер не такой, – прорыдала Салли, которая все просекала на лету, несмотря на обстоятельства.

– Извиняюсь, – неторопливо проговорила я.

А поскольку они продолжали свой диалог глухих, я тряхнула Квазиной сумкой с кастрюлями: получилось вроде барабанной дроби, как у сельского зазывалы.

– Извиняюсь, – повторила я. – Оставляю вам весь товар. У Бобура есть торговый ряд. Следующая серия – у Сен-Инносан в обеденное время. Для желающих.

Я присела перед Салли, которая перестала плакать и обхватила меня за шею. Мне удалось поднять ее с первого рывка – лишнее доказательство, что бессонная ночь пошла мне на пользу. Она больше не плакала, только умоляла, чтоб ее не заставляли торговать. Робер заявил, что поможет ей, и она отрывисто захохотала, без чего все бы охотно обошлись, потому что плюется она так, что мало не кажется. Я собралась уходить, когда Квази спросила, куда я иду.

– Мне надо кое-что сделать.

– А мне надо сказать тебе пару слов. Можно я тебя провожу?

Я сделала вид, будто задумалась: пусть не воображает, что я делаю ей одолжение, и наконец бросила «о'кей» с вальяжностью полиглота.

Во время моего долгого бдения мне в голову пришла нелепая мысль: а может, у меня еще остались деньги. Имело смысл пойти проверить.

Я шла быстро, потому что быстро думала. Через десять минут Квази совсем запыхалась, и мне пришлось сдержать и шаг и нетерпение.

Я чувствовала на себе ее украдкой брошенные взгляды, того же разлива, что и взгляд Робера. Мне было бы смешно – действительно, я это или не я? – но от их внезапно возникшей подозрительности у меня начиналось что-то вроде похмелья. Квази решила высказаться еще разок:

– Ты изменилась. Что такого случилось этой ночью?

– Просто бессонница, не в первый раз. Ну а кроме того…

Она остановилась, дожидаясь продолжения, которое так и не последовало.

– Ладно, ладно, все отлично. Но я хотела сказать: мы тебе не прислуга, графиня. Если ты задумала какой-то фортель и намерена и нас пристегнуть к твоей упряжке, что ж, я не против, но мы тоже должны быть в курсе. А еще мне надо подзаправиться, потому как из меня все вышло и теперь внутри сосет. Я всего на пять минут.

Она остановилась перед маленьким супермаркетом «Хамон».

– Давай без шуток, Квази. И если хочешь идти со мной, не вздумай клюкать.

Она вытянула, как могла, свою тощую шею и постаралась изобразить на лице, отливающем всеми цветами радуги, максимум оставшегося у нее достоинства.

– А на что клюкать? Мне просто надо поесть, и точка.

Я вздохнула, но по сути возразить было нечего – чего не скажешь о форме. Квази исчезла за стеллажами с продуктами не первой свежести, а я вдруг обнаружила, что не испытываю жажды. Пить не пила и пить не хотела.

Сказать по правде? Дело не в том, что я изменилась – чудес не бывает, но я впервые не стала отмахиваться от давнего подозрения, которое отчасти совпадало с обвинениями Квази, когда она заявила, что я меньше, чем ничто. В самой сердцевине моего существа таилось нечто твердое, непробиваемое. Я побывала сумасшедшей в психушке, алкоголичкой, как моя приятельница, я напивалась до потери человеческого облика, но на самом деле все это было наносным: я никогда не теряла контроля над собой. Поль, еще до Квази, тоже был прав. Я не способна покончить с собой, потому что сами чувства мои – подделка. В конечном счете я при любых обстоятельствах остаюсь самозванкой, присваивающей себе то, чего во мне нет.

История, которую я вам рассказываю, разнесла все это в клочки – может, именно потому, что в тот день, стоя перед «Хамоном» у рынка, я взглянула на себя в зеркало. И тем хуже для зеркала.

Квази вернулась – с жирным подбородком, полным ртом и пустыми руками. Я ничего не сказала, и она пошла за мной – довольно далеко, до самого Сен-Поля, бывшего моего квартала, у площади Вож, улица Севинье.

Когда я нажала на кнопку безопасности, открывавшую вход в тамбур – для защиты от грабителей – моего бывшего банка, а до того – банка моего отца, она схватила меня за руку и прошипела:

– Эй, До, это же банк, не дури.

– Не беспокойся, – ответила я, – это мой банк.

– Ты теперь банкирша? – спросила она и готова была в это поверить.

– Нам нужны деньги, а деньги лежат в банке.

– У нас даже пушек нет, ты рехнулась?

– К черту, Квази. У меня здесь счет, можешь себе представить.

– Сказка про Золушку, – попыталась она пошутить, но если не считать старых сиреневых подтеков, кожа ее постепенно приобретала известковый оттенок.

– Заходим. Черт, ты видела свои руки? Спрячь их. Ты сядешь в какое-нибудь кресло и будешь ждать, поняла?

Она посмотрела на меня, как на маньяка, который предлагает на выбор прыгнуть со скалы в пропасть или в море, и мы ступили внутрь, чуть было не оказавшись через долю секунды снаружи. Трое служащих бросились к нам, чтобы выдворить вон. Я ухватила Квази, готовую повернуть обратно, и, упершись широко расставленными ногами, заорала, что меня зовут Доротея Мистраль, что у меня здесь была куча денег, что эти деньги до сих пор здесь и я желаю немедленно видеть кого-нибудь из дирекции.

Я расслышала шепот:

– Она сумасшедшая, нужно вызвать полицию, не беспокойтесь, – это чтобы успокоить нескольких клиентов, испуганных превращением их маленького частного банка, тихого и рафинированного, в рыбный базар.

Дьявол, да как же его звали, такой косоглазый и лысый, старый приятель отца…

– Винегрет! Я хочу видеть месье Винегрета!

– Возможно, месье Эгрета? Он вышел на пенсию. Успокойтесь, прошу вас, и идите за мной.

В банках не любят беспорядка, и мадам Бутрю, как она представилась, – стальной взгляд, такой же шиньон и костюм из блестящего джерси, как змеиная кожа, – не имела ни малейшего намерения дать пожару разгореться.

– Ваша… подруга, возможно, могла бы подождать снаружи?

– Возможно, нет. Она пойдет со мной.

Я потянула за собой упирающуюся Квази, и им наверняка пришлось потом долго оттирать ковер, потому что за ее штиблетами потянулась глубокая жирная борозда до самого кабинета, принадлежащего мадам Бутрю, которой я наконец протянула руку, предварительно силой усадив Квази в кожаное кресло, и повторила: