Лилия Лукина - Судьбе наперекор...

За столом пили за новоиспеченных майоров, за женщин — лучшую половину человечества, потом поднялся Батя:

— Тост номер три,— он немного помолчал и сказал: — Мы пьем за тех, кого сегодня нет рядом, но они по-прежнему с нами, потому что они живы, пока мы помним о них. А помнить о них мы будем всегда. За вечно живых!

— За тебя, Игорь,— тихонько сказала я.— Для меня ты навсегда живой.

— Владислав Николаевич,— спросила у Бати Печерская.— Что же все-таки такое случилось у Саши в марте с самолетом? Он сам не рассказывает, к вам отсылает.

— Лидия Сергеевна, если вам не очень трудно, называйте меня, пожалуйста, по имени или Батей, а то я себя неловко чувствую. А в марте... Да ничего особенного, просто метеослужба прошляпила и не дала отбой по погоде, вот он и сел очень жестко. Но — Слава советским сталеварам! — все обошлось. Я еще по связи слышал,— он усмехнулся,— как Ать, помянув ее нелестным словом, удивился: «И чего морякам так земля нравится?».

— Елена Васильевна, а причем тут советские сталевары и моряки? — шепотом спросила меня сидящая рядом Ирочка.

— О сталеварах говорят, если при жесткой посадке корпус самолета выдерживает. А моряки... Для них же дом на земле, вот они туда и стремятся.

— И откуда вы все это знаете? — опять удивилась Ирочка, глядя на меня с уважением.

— Владислав, тогда, может быть, вы еще один секрет откроете,— продолжала любопытствовать Печерская.— Откуда вдруг шкура белого медведя взялась? Они же в Красную книгу занесены, я надеюсь, что мальчики не...

— Ну что вы! — перебил ее Батя.— Медведи, бывает, и своей смертью умирают. Поэтому пусть совесть вас не мучает. Все нормально.

После обеда все разбрелись кто куда: близнецы пошли к бабушкам хвалиться новыми погонами, малыши навалились на Батю, по которому успели ужасно соскучиться, и отправились с ним в его комнату помогать устраиваться, а па самом деле не иначе, как за подарками. Мы же с Ирочкой устроились в беседке.

— Как здесь хорошо! — восторгалась она.— Красиво! И семья такая дружная, добрая, а малыши вообще прелесть. Вы не думайте, что они избалованные, нет. Просто они очень энергичные, а там, на Севере, где их папы служат, им играть негде и не с кем, вот они здесь и шалят. Но они очень умненькие, и с ними можно договориться.

Поняв, что она влюбилась в маленьких Репниных и может говорить о них часами, я прервала ее.

— Ирочка, ты меня прости за вопрос, но только как ты в детдом попала?

— Не знаю, Елена Васильевна,— спокойно, холодно и отстраненно сказала Ирочка — ну вот, как я и говорила Матвею, характер у нее имеется.

— А хочешь, я твоих настоящих родителей найду? Я же слышала, как ты сказала, что боишься собственных детей завести, потому что наследственности своей не знаешь. А так будешь знать. Может быть, страхи твои совершенно напрасны.

— Нет! — твердо заявила она.— Если они меня бросили, то и я о них ничего знать не хочу.

— Ну, нет так нет,— поспешила согласиться я и искренне обрадовалась, что в это время к нам подошли Ната с Татой.

— Ирочка,—сказала Наташа.—Мы все немного попозже на остров жарить шашлыки поедем, а там комары.

Они же тебя искусают. Пойдем, мы тебе что-нибудь более подходящее подберем, чтобы ноги были закрыты.

— Да не беспокойтесь,— смутилась Ирочка, мгновенно становясь прежней, и посмотрела на меня.— Не надо.

— Иди-иди,— отправила я ее.— А то вместо того, чтобы удовольствие получать, будешь сидеть и хлопать себя везде, где достанешь.

— Хорошо,— согласилась Ирочка.— Только я потом все сама постираю и вам верну.

Ната с Татой и я переглянулись.

— Да,— хмыкнула я.— Постирать здесь, действительно, больше некому! — и скомандовала: — Отправляйся и не тяни время!

На острове к нашему прибытию было все подготовлено: рядом с мангалом стоял бак с замоченным мясом и большая сумка-холодильник с напитками, сложены дрова для костра, установлена палатка, чтобы можно было переодеться. На расстеленной на траве скатерти стояла посуда, был разложен заранее нарезанный хлеб, овощи, фрукты и прочая всякая всячина, а около совсем недавно, судя по свежим доскам, устроенного причала качались на легкой волне гидроциклы.

Мы почувствовали себя как дети, оставшиеся без присмотра взрослых. Со всех, включая и Матвея с Батей, слетела солидность, и началась такая кутерьма, что малыши, по сравнению с нами, казались благовоспитанными ангелочками. Мы, разбившись на пары: близнецы с женами, Матвей с Ирочкой и Батя со мной, устроили гонки на гидроциклах, играли в волейбол, резвились в теплой и неожиданно прозрачной воде заводи под почти достающими до воды ветвями старой ивы, где, по словам одного из охранников, жил очень старый сом, чьи всплески были слышны тихой ночью даже в усадьбе. Солнце зашло, от воды потянуло свежестью, стало прохладно, мы разожгли костер, и появились гитары. Мы поочередно ныряли в палатку, чтобы одеться потеплее. Наконец и Ирочка вышла то ли в Наташиных, то ли в Таниных брюках, которые ей были велики, и которые, чтобы они не спадали, собрали на поясе ремешком, от чего они стали походить на шаровары. Саша с Лешей и их жены относились к Ирочке, как к младшей сестренке, любовно и по-доброму над ней подшучивая.

— Ирочка, осторожно, у штанишек парусность большая...

— Ирочка, бери поправку на ветер, а то с курса собьешься...

В ответ на это она только радостно смеялась, но старалась держаться все же поближе ко мне.

— Ребята, а вы какое училище заканчивали? — спросила я у близнецов.

— Тамбовское, имени Марины Расковой,— ответил Саша.— Хороший у нас выпуск был, дружный — мы же крайние были. Чего мы только не вытворяли! — он рассмеялся.

— Ротный у нас был вредный, как та Ульянка из мультфильма, хуже керосина, и зубами на лошадь похож, так мы ему на дом журнал по коневодству выписали,— продолжил Леша.—А у преподавателя истории, совершенно неохватного, не меньше метра в диаметре...

— Да больше, больше... — подражая Михаилу Евдокимову, махнул рукой Саша.

— Так мы у него, бедолаги, с шинели хлястик срезали. Расстраивался он ужасно — ему же при таких габаритах все приходилось на заказ шить. А какая же шинель без хлястика? Но мы потом ему подбросили. А после выпуска уже...

— Расскажи-расскажи,— стал подначивать брата Саша,— как ты Марине Михайловне губы накрасил...

— Между прочим, некоторые товарищи, не будем показывать пальцем, кто именно, в это время караулили, а потом ей черной тушью глаза подводили... — ехидно заметил Леша.

— Но тут уже ты караулил,— рассмеялся Саша.

— Интересно, а какую монету сейчас на выпуске на колено кладут? — задумался Леша.— Мы сто рублей клали. А вот какая мелочь у нас на дождик шла, я уже и не помню.

— Мы в 83-м металлический рубль клали — приличные деньги тогда были, а дождик у нас из копеек был,— вспоминал Батя.— Встаешь с колена, а рубль падает, звенит. Дети подбирать рвутся, между ногами шныряют,— он сидел, прислонившись к дереву, лениво перебирая струны гитары.