Лилия Лукина - Судьбе наперекор...

Сын Фридриха, Фердинанд женился на очень родовитой и богатой, девушке, но вот беда — у них рождались только девочки. Барон, что в таких домах было, в общем-то, не редкостью, пошаливал с горничными, на что его супруга смотрела сквозь пальцы, принимая это как неизбежные издержки семейной жизни. Но вот, когда одна из девушек, Пелагея Савельева, родила от него мальчика и Фердинанд вознамерился усыновить его, разразился настоящий скандал. На призыв баронессы из Германии съехались многочисленные Лоринги и после длительных препирательств было решено, что торопиться с этим не следует, потому что баронесса еще сама вполне способна подарить мужу законного наследника, но до тех пор мальчик должен воспитываться в доме так, как полагается ребенку из хорошей семьи, чтобы, если другого сына не появится, он со временем смог стать истинным представителем древнего и славного рода.

Маленький Генрих, необыкновенно похожий на своего отца, рос, ни в чем не зная отказа, а его мать Пелегея, находясь в доме на особом положении, стала даже изредка позволять себе кривые ухмылочки и косые взгляды в сторону баронессы, когда та в 1875 году родила сына.

— Друг мой,— сказала она Фердинанду.— Мы назовем нашего мальчика Генрих, чтобы вам не пришлось привыкать к новому имени. Вы не против?

Тому ничего не оставалось делать, как согласиться. Да и попробовал бы он отказаться, когда все прибывшие в гости по такому торжественному случаю родственники дружно восхищались мужеством баронессы, которой в то время было уже сорок два года, а самому Фердинанду сорок пять.

Пелагее купили хороший дом, назначили содержание, а бывшего Генриха, которому было уже пять лет, быстренько окрестили Геннадием — единственно потому, что имена похожи, фамилию дали по матери — Савельев, а отчество — Федорович. Фердинанд не забывал его: навещал, оплатил обучение в гимназии, затем в Московском университете — не в Германию же его было посылать, а потом дал хорошую работу у себя на заводе. Пелагея-то понимала, что получила с ребенком столько, сколько какой-нибудь другой на ее месте и не снилось, а вот Геннадий...

Генрих между тем вырос и, закончив, как и все его предки, Геттингенский университет, вернулся в Россию с восемнадцатилетней красавицей женой Шарлоттой, к сожалению, наполовину француженкой, которая приехала со своей младшей сводной сестрой Ангеликой. А Баратов к тому времени уже превратился в большой город, в котором при желании можно было весело провести время, чем Шарлотта и поспешила воспользоваться, порхая по гостиным, салонам и балам.

Томный красавчик Андрэ Кирсанов, к которому благоволила женская половина местного светского общества, но которому мужчины избегали подавать руку, при виде нового женского личика сделал стойку и повел осаду по всем правилам науки страсти нежной. И крепость пала, к сожалению, не без последствий. Генриху достаточно было одного взгляда на рыжеволосого зеленоглазого младенца, чтобы понять, что он не имеет к его появлению на свет никакого отношения. О разводе не могло быть и речи — такого позора Лоринги не могли допустить, поэтому Шарлотта была просто немедленно отправлена в Германию, якобы на лечение, с жестким приказом никогда не появляться в России под страхом лишения пусть и небольшого, но постоянного содержания, которое выделил ей Генрих. А мальчика, названного Гуго, потому что более ненавистного имени у Лорингов не было, барон оставил в Баратове — как ни крути, это его единственный наследник. Кирсанова же нашли с пулей во лбу в небольшом лесочке под Баратовом — Генрих в Геттингене сполна отдал должное всем буйным студенческим развлечениям, которыми славился этот университет, в том числе и дуэлям. Ангелика, как это частенько бывает, влюбленная в мужа своей старшей сестры, слезно умолила Генриха разрешить ей остаться, объясняя, что будет заботиться о племяннике. И Лоринг согласился.

Милая, кроткая, добрая Лика, как звали ее в доме, тихонько жила, не привлекая к себе внимания, занималась с Гуго, училась сама... Генрих не очень-то обращал внимание, как на нее, так и на сына. Он старался как можно меньше бывать дома, занятый заводом и другими делами, требовавшими разъездов, как по России, так и за границей.

Когда же однажды, вернувшись после долгого отсутствия в Баратов, он увидел во время завтрака за одним с ним столом очаровательную голубоглазую блондинку с трогательными локонами около маленьких розовых ушек, смотревшую на него немного испуганными влюбленными глазами, то почувствовал, что стремительно краснеет, что совершенно теряется под этим ясным и честным взглядом. В ту ночь, ворочаясь без сна в своей одинокой постели, Генрих тоскливо думал о том, что годы уходят, что нельзя жить только работой, что он, черт побери, еще может быть счастлив, что он хочет быть счастлив, но как? Ценой счастья этой светлой девочки, которой он не может дать того, чего хочет любая нормальная женщина—законного брака, законных детей? И на следующий день, в очередной раз оставив завод на отца и сына Котловых, Порфирия Павловича и Ивана Порфирьевича, которым целиком и полностью доверял, он снова надолго уехал.

А вернувшись через полгода, был просто убит, когда Лика, осторожно постучав, вошла в его кабинет и попросила разрешения уехать. Она той самой, доставшейся всем женщинам в наследство от праматери Евы интуицией поняла, что это из-за нее он в тот раз уехал, что это из-за нее он не может жить в Баратове. Выслушав его категорическое: «Никогда!», она спросила: «Почему?». «А потому...» — начал он и осекся — обручальное кольцо на его левой руке жгло его больнее самого яростного пламени, он был бы счастлив лишиться не только этого пальца, но и всей руки, лишь бы только это кольцо навсегда исчезло из его жизни, но... И он опустил голову.

Тогда Лика подошла к нему, заглянула снизу вверх ему в глаза и очень просто сказала:

— Я люблю вас, Генрих. Я вас очень люблю.

Можно ли скрыть что-нибудь в большом доме, полном прислуги? Ничего и никогда. Их связь очень скоро стала всем известна. Гуго бесился — для него не было секретом, что не Генрих его родной отец, и он боялся, что появление у Лоринга и Лики мальчика сможет помешать ему стать единственным наследником, но у Лики родилась очаровательная девочка, которую назвали Анной, и Гуго успокоился. Генрих, который следуя традициям семьи, всегда держал большую часть своего состояния за границей, но вопреки советам родственников не в Германии, а в Швейцарии, позаботился обеспечить будущее своей дочери, поместив в банковский сейф весьма приличную сумму золотом. Но, когда он брал дочку на руки и смотрел в ее серые глаза, у него сердце кровью обливалось — она была незаконнорожденной. Можно было бы чисто формально выдать Лику замуж — за деньгами он бы не постоял и желающие нашлись бы, да и не один, но сама мысль о том, что его девочка будет носить чужую фамилию, была для него ненавистна.