Михаил Петров - Гончаров и дама в черном

- Что вы на это скажете, неуважаемый Анатолий Игнатьевич?

- Бред и грязные инсинуации. У этой женщины ярко выраженные признаки шизофрении, - презрительно оттопырив мокрую губу, поставил он диагноз. - А вам следует передо мной извиниться, а ее сдать в психушку.

- В психушку мы всегда успеем, - вытаскивая штык-нож, заверил его Макс.

- Что такое? - в ужасе выпучив глаза, прошептал нотариус.

- Ничего страшного. Маленько надо тебя поучить, - молниеносно втыкая нож в его жирное брюхо, ухмыльнулся Макс.

Взвизгнула Вера Григорьевна, ойкнула Милка, охнул полковник, а по моей спине побежали противные, колючие мурашки, когда тело нотариуса обмякло и мешком свалилось к ногам Ухова.

- Ты что? - заорал Ефимов. - Болван, что ты наделал?!

- Перерезал ему ремень и штаны, - невозмутимо ответил он, - они должны были упасть первыми, но у нотариуса слишком слабая психика. Иваныч, покропи его водичкой, да перейдем ко второй части нашего спектакля.

Едва только Гриценко пришел в себя, как Макс тут же одним движением сдернул с него штаны и сразу с отвращением отскочил:

- Дамы, я вам настоятельно рекомендую закрыться в машине и поднять стекла. Либо встать с наветренной стороны. С нашим подсудимым случился большой конфуз.

- Пусть идет и помоется, - передавая мне канистру с водой, распорядился тесть.

Привязав чисто вымытого толстячка к бревну, Макс первым взялся за розги.

И началась экзекуция, и поплыл над лесом плач тоскливый и безнадежный, как сама попытка Гриценко остаться безнаказанным. Однако не долго стенания продолжались. Боясь привлечь внимание случайного люда, полковник аккуратно залепил ревущий рот нотариуса пластырем, и теперь слышалось только страдальческое мычание и хлесткие удары прутьев, въедливо погружающихся в жировые отложения господина Гриценко. Впрочем, и это закончилось довольно скоро. На четырнадцатом ударе нотариус переменил тональность мычания, и это было воспринято нами как знак того, что он искренне раскаялся и готов давать показания.

- Ну что, негодник? Ты хочешь сесть за стол переговоров? - отдирая пластырь, спросил я. - Или просто просишь временной передышки?

- Мучители! - вдруг заплакав, выкрикнул он. - Изверги, фашистские ублюдки, вам это не пройдет даром. Я прямо сейчас поеду в судмедэкспертизу и получу справку о причиненных мне увечьях, а потом подам заявление в милицию.

- "Мечты, мечты, где ваша сладость?.." Никуда ты, дорогуша, не поедешь.

- Это еще почему?

- Потому что ты останешься здесь и будешь висеть на суку вот этой красивой березы, и пройдет много времени, прежде чем твою протухшую тушу вытащат из петли.

- Да вы что, мужики, белены объелись? - тревожно вскинулся Гриценко, и бурые бурлы щек помимо его воли затряслись и запрыгали в ритме бешеного танца. - Вы это серьезно?

- Серьезней некуда, - мрачно подтвердил Макс, деловито накидывая на его шею капроновую веревку. - Дамы, я попросил бы вас удалиться, поскольку предстоящее зрелище будет не из приятных. - С этими словами он перекинул конец шнура через облюбованный мною сук и, убирая слабину, привел виселицу в рабочее положение.

- Ну, Анатолий Игнатьевич, даю тебе последний шанс и последнее слово.

Это было напрасным предложением, потому что от ужаса он онемел в полном смысле этого слова. Лежал на бревне с вытаращенными глазами и открытым ртом, судорожно пытаясь что-то сказать.

- Ослабь веревку, - посоветовал тесть. - Наверное, ты перехватил ему голосовые связки так, что и говорить-то он не может.

- Я все скажу, только не убивайте меня, - засипел нотариус страстно и проникновенно, когда объятия петли и ужаса ослабли. - Клянусь, я буду говорить только правду.

- Посмотрим, - распуская удавку, ощетинился Макс. - Если начнешь блефовать и я почувствую в твоем голосе хоть малейший намек на фальшь, то удавлю с первой же попытки, просто резко вздерну твою тушу и сломаю шейные позвонки. Ферштейн?

- Ферштейн, ферштейн, - почувствовав облегчение, радостно залепетал нотариус. - Я все скажу. Сразу же после похорон Петра Геннадьевича Арбузова ко мне в контору пришел его сын, Геннадий Петрович Арбузов, и у нас с ним состоялся приблизительно такой разговор.

- Игнатьич, ты слышал, что мой старик помер? - после короткого приветствия спросил он. - Сейчас только похоронили.

- Слышал, искренне сочувствую, - ответил я. - Извини, что не пришел проститься. Сам видишь, сколько дел, никак не мог выкроить даже минутки.

- Да ничего, он не в обиде. Мертвым вообще обижаться не положено.

- Это точно, - согласился я. - Им не только обижаться, им вообще ничего не положено. А я так думаю, что ты пришел по поводу его завещания и переоформления дома на свое имя? Так это ты рановато затеял. Приди попозже, через месяц.

- Нет, Игнатьич, пришел я совсем по другому вопросу.

- Это по какому же вопросу? - спросил я, соображая, для чего я ему понадобился.

- А вот по какому, - ответил он, вытаскивая бутылку. - Давай стаканы, отца помянем и перейдем к нашему делу.

- Ты же знаешь, я не пью, - подавая стаканы и минеральную воду, напомнил я. - Врачи запретили категорически. Поставили меня, как Илью Муромца, перед выбором: или я начинаю заниматься спортом, сбрасываю сорок килограммов и совсем перестаю пить водку, или заказываю себе гроб.

- И ты выбрал второе. Ничего, пятьдесят граммов можно, - наполняя стаканы, авторитетно заявил он. - За отца, пусть ему земля будет пухом. А теперь о деле. Ты хочешь заработать сорок тысяч за шесть секунд?

- Конечно, если потом из-за этого мне не придется садиться в тюрягу.

- Исключено. Финт я продумал детально, и у нас с тобой все должно получиться как в аптеке.

- Ладно, рассказывай суть своей аферы.

- Как ты знаешь, старик поделил дом на троих. Одну треть он завешал своей шлюхе, две трети мне, а флигель и все дворовые пристройки своей ненормальной сестрице, которая буквально заполонила весь двор своими тварями.

- Я знаю, но что из этого следует?

- А все просто, как двадцать копеек. Когда к тебе придут вышеуказанные дамы, чтобы оформлять наследство, то ты заберешь их бумаги и передашь их мне.

- Зачем? - удивился я.

- Затем, что я все эти бумаги, включая твои и свои собственные, уничтожу.

- Какой смысл? - рассмеялся я. - Суд все равно все разделит на троих, а ты вообще можешь здорово прогадать, поскольку у тебя останется половина того, что ты имеешь. Кроме того, завещания пронумерованы и занесены в регистрационную книгу, исправления в которой недопустимы.

- Ни черта ты не понял. Очень хорошо, что все зарегистрировано. Это нам нисколько не помешает. Я найму какого-нибудь малограмотного старичка подальше от нашего города, и он напишет новое завещание, по которому я становлюсь единственным владельцем всего дома.