Нил Гейман - Череп Шерлока Холмса

— Наглость какая, доктор! Надо полагать, первое М — это наш дорогой профессор. А я, выходит, так просто болтаюсь сзади, вроде как на хвосте у ишака!

Однако было поздно. Мы выпустили из сосуда джинна, которого не могли загнать обратно.

Я предупреждал профессора, чтобы он на время прекратил свою деятельность, но говорить с ним об этом было, по крайней мере, неосторожно; после одного из моих предупреждений (разумеется, через шифрованную телеграмму, я избегал общаться с ним лично) он отправился прямиком к Холмсу и продемонстрировал ему весь блеск своих дурных манер. Это произошло утром 24 апреля 1891 года. Вечером того же дня Холмс, против обыкновения несколько возбужденный, был у меня.

Он предложил вместе с ним завтра же утром уехать на континент, и я принял его предложение, потому что, честно говоря, опасался того оборота, который принимали события. Холмс дал мне указания, как добраться до вокзала, и я выполнил их почти дословно, если не считать того, что, когда я утром спустился к кэбу, чтобы ехать на Стрэнд, в экипаже уже сидел полковник М.

— Далеко собрались, доктор? — спросил он после приветствия.

— На континент, — ответил я. — Только, пожалуйста, не говорите об этом нашему дорогому профессору. Кэбмен, к Лоусерскому пассажу, — приказал я.

— Вы едете с мистером Холмсом, — понял полковник. — Лоусерский пассаж — это вовсе не вокзал Виктория, и поезда в Европу оттуда не идут.

— Полковник, — сказал я. — Могут быть у меня личные дела?

— Разумеется, — ответил он. — Но если вы намекаете на связь с женщиной, то это, по крайней мере, глупо. Не забывайте, что я ваш тесть.

— Благодарю за напоминание, — холодно отвечал я. — Я лично предпочитаю думать, что взял в жены сироту. Мэри бы не понравился такой отец. В вас совершенно нет никаких теплых чувств.

— Я предпочитаю обходиться без них, — раздраженно сказал полковник. — Все эти сантименты сильно мешают в жизни. Посмотрите только на профессора! Всегда думал, что математики не склонны к открытому проявлению эмоций. А тут прямо-таки шекспировские страсти! Куда там Яго! Если бы он смотрел на жизнь холодными глазами, и мы и он избавились бы от множества неприятностей. Вчера Мориарти без моего ведома задействовал нескольких человек. Желая разделаться с вашим приятелем Холмсом, он устроил поджог, ожидая, что тот выскочит прямо под прицел. Какая глупость! Холмс, разумеется, не ночевал дома, и единственный результат этой, с позволения сказать, акции — изрядно потрепанные нервы квартирной хозяйки.

— Боже мой, полковник!

— Успокойтесь, доктор, ваше любимое гнездышко на Бейкер-стрит почти не пострадало. Потребуется разве что побелка.

— С этим надо что-то делать!

— Разумеется, — сказал полковник. — Поэтому я и решил вам сказать, что мы, вероятно, в скором времени лишимся мистера Холмса, которого убьет профессор Мориарти, и профессора Мориарти, которого убьет мистер Холмс. А вам лучше держаться от них обоих подальше. Я не хотел бы лишиться еще и вас. Мне нужен не столько зять, сколько надежный компаньон. Так что прошу вас поменьше общаться с вашим другом.

— Видите ли, полковник! — сказал я с чувством. — Я совсем не против, если этот маньяк Мориарти провалится в преисподнюю, но дружбой с Холмсом я дорожу. У нас с ним, конечно, несколько разные жизненные цели, однако как человек он мне нравится.

— Ладно, ладно, — ответил полковник М. с усмешкой. — Как-нибудь мы продолжим этот разговор. А пока до свиданья. Вот ваш Лоусерский пассаж.

Я мельком глянул на часы над входом в здание. О боже, да мне бежать придется, чтобы успеть к другому выходу ровно к четверти десятого. Где те деньки, когда я играл в регби!

Карета ждала меня, как было условлено. Я и отдышаться не успел после пробежки по пассажу, как она доставила меня к вокзалу Виктория. Здесь не обошлось без традиционного холмсовского маскарада, а также присутствия профессора Мориарти. Он, правда, не попал на поезд, потому что выскочил на перрон тогда, когда наш поезд уже отправился.

Холмс рассмеялся:

— Вот видите, несмотря на все предосторожности, нам еле-еле удалось отделаться от этого человека.

Я хмыкнул. Мне казалось, что здесь не обошлось без полковника М. Однако он не успел бы за то короткое время, что прошло от нашего расставания у пассажа, известить профессора о поездке Холмса в Европу.

Не буду повторяться, описывая наше путешествие. Могу только добавить, что, покинув Британию, Холмс впал в состояние меланхолии более тяжелое, чем бывало ранее в промежутках между делами. Сказывалась изнурительная жизнь последних месяцев, усталость, недосыпание и отсутствие нормального питания. Нервное возбуждение, в котором он пребывал неделями, теперь сменилось глубочайшей депрессией. По-моему, он постоянно думал о смерти, и даже величественные альпийские пейзажи не отвлекали его от мрачных мыслей. Я не хочу сказать, что он подумывал о самоубийстве; нет, скорее он пребывал в оцепенении, когда вконец измученному человеку уже в тягость любое действие, любая перемена, и смерть кажется лучшим лекарством от всех бед, лекарством, несущим долгожданный покой. Его меланхолия мало напоминала болезненное уныние, которое часто подозревают под этим словом: внешне он был бодр и казался вполне жизнерадостным, однако его юмор, что было заметно только мне, принял особое направление вслед за его мыслями.

Я помню его слова, которые он повторял, с некоторыми вариациями, снова и снова: «Моя жизнь прожита не совсем уж бесполезно, Ватсон. Благодаря мне воздух Лондона стал чище. А в тот день, когда я уничтожу Мориарти, я смогу с чистой совестью прекратить свою карьеру».

Если бы я не знал, в каком расстройстве находились сейчас его нервы, я бы удивлялся таким речам, исходящим от человека в возрасте, который принято называть цветущим. Холмсу не исполнилось еще и сорока лет, а он представлялся себе развалиной, годной лишь на то, чтобы выращивать розы где-нибудь в Суссексе.

Мне бы не хотелось повторять и мой рассказ о том, как меня убрали от Холмса у Рейхенбахского водопада. Никогда не казался себе легковерным человеком, однако меня до сих пор раздражает воспоминание о легкости, с которой я поддался на подложное письмо. Помню, на спуске к гостинице я оглянулся и увидел на тропе долговязую фигуру, спешащую к водопаду. У меня мелькнула мысль, что это Мориарти идет разделаться с Холмсом, но я мысленно отметил, что, кажется, начинаю заражаться от Холмса его параноидальным настроением, и выбранил себя за это. Мне казалось немыслимым, чтобы кто-то сумел выследить нас после всех тех предосторожностей, которые мы приняли в Британии и на континенте.

Признаю, я оказался не прав. Я бы написал — «с горечью», если бы результат встречи с Мориарти был таков, каким я представлял его, отправляя в печать рассказ, который назвал «Последним делом Холмса». К счастью, все обернулось не так трагично, но моей заслуги в том нет. О присутствии у водопада полковника М. я узнал много месяцев спустя. Однако об этом я расскажу ниже.