Виктор Пронин - Ночь без любви

— Тебе везло в жизни, — сказала Таня. — Тебе везло. А ты считал, что все достигнутое — результат твоих усилий, твоего таланта, настойчивости… Это не так, Толя. В институте работают друзья твоего отца, они и мне помогли поступить… Конечно, это твоя заслуга, но ведь ты обратился к ним… И в трест, куда тебя направили после института, ты пришел не чужим человеком… Ты еще не сталкивался с настоящими трудностями… А вот когда ты один, когда друзья, если они есть, могут только посочувствовать, а уж никак не помочь, когда можешь надеяться только на себя, а заложить можешь только свою голову…

— Хватит, Таня, — жестко сказал Анатолий. — Я тоже кое-что умею и кое-что делаю.

— Ты меня не понял. Ты прекрасный работник, отлично справляешься со своими обязанностями, у тебя есть и знания, и способности. Ты далеко пойдешь…

— Если не сяду!

— Да, если не сядешь. Скажи, многие твои однокашники занимают должности, сопоставимые с твоей?

— А знаешь… Пожалуй, никто.

— В группе ты был самый способный?

— Ну, так, наверно, сказать нельзя, но и не самый бездарный.

— Толя, пойми меня, я ни в чем не хочу тебя укорять. Ты поступил совершенно правильно, воспользовавшись теми шансами, которые дала тебе жизнь. Глупо было бы пренебрегать ими, становиться в позу… Но в то же время надо трезво смотреть на вещи, на самого себя, на свое положение. Вот и все.

— Ладно, учту. — Анатолий отвернулся к окну.

— Только не обижайся. Ты сам начал этот разговор, сам начал казнить себя за самоуверенность… Я только позволила себе согласиться с тобой, поддержать тебя в этих твоих словах, — улыбнулась Таня обезоруживающе, и Анатолий не мог сдержаться, чтобы не обнять ее в темноте.

— Ох ты и лукава, ох лукава…

— Приехали, — сказал водитель, останавливая машину. — Травматология.

— Я пойду узнаю, — сказал Анатолий, открывая дверцу.

— Сиди! — приказала Таня. — Тебе нельзя. И ты не сможешь.

— Это почему же?

— Потому.

— Неужели я так раскис?

— Маленько есть.

Таня вышла из машины, с силой бросила за собой дверцу, и этот звук прогремел вызывающе громко на всю безлюдную площадь перед больницей. Этим Таня хотела словно придать себе смелости. Она быстро пересекла освещенную часть площади и скрылась в подъезде. Подъезжали машины «скорой помощи», люди в белых халатах выводили, выносили пострадавших и скрывались в непривычно широких дверях. Иногда к машине подкатывали нечто вроде стола на маленьких колесиках, перегружали человека на эту коляску и вкатывали в здание. Анатолий убедился, что печальное происшествие, случившееся с ним, не единственное в эту ночь, жизнь продолжается.

— Что, знакомый сюда попал? — спросил таксист. — Родственник?

— Да, — неохотно ответил Анатолий. — Что-то в этом роде…

— Авария?

— Похоже на то.

— Серьезная?

— Серьезней не бывает.

— Музыка не помешает?

— Включай.

— Идет ваша дама. Что-то не торопится… Видно, неважные дела…

Таня медленно, какой-то странной, осторожной походкой приблизилась к машине. Анатолий предупредительно открыл дверцу, и она села рядом.

— Ну что? — спросил он. — Узнала что-нибудь?

— Его привезли еще живым…

— Ты хочешь сказать, что он…

— Да. Он умер уже здесь.

— А если бы его доставили раньше?

— Я спросила об этом… Хирург пожал плечами… Конечно, сказал, это было бы лучше, поскольку можно было бы попытаться что-то сделать… Но удалось бы… Этого он не знает. Большая потеря крови.

— Значит, все-таки надо было пораньше, — пробормотал Анатолий.

— Конечно, — кивнула Таня, понимая, что Анатолию были бы более приятны другие ее слова, которыми она попыталась бы смягчить его вину, как-то ее обесценить.

— Пораньше, пораньше, пораньше, — прошептал Анатолий. — Как его звали?

— И это узнала, — ответила Таня, но ничего больше не добавила. И лишь когда отъехали, пояснила: — Обычно звали… Инженером работал. Жена его уже там.

И снова мокрая дорога, редкие фонари, пустые, безлюдные улицы.

Водитель осторожно объезжал лужи, послушно останавливался у красных огней светофоров, хотя, кажется, на весь город его машина была единственной. Анатолий и Таня сидели молча. И даже, когда такси остановилось, Таня вышла, не сказав ни слова. Окна в доме были темные, но едва она постучала, тут же вспыхнул свет.

Костя не спал. Он вышел на порог, пропустил ночную гостью в дом, внимательно осмотрел двор и закрыл дверь.

— Не ждал? — спросила Таня.

— Ждал. Ты одна?

— Почему ты спрашиваешь? Разве не видно? За пазухой никого не прячу. Это бы испортило мне фигуру. Чем угостишь?

— Анатолий у тебя был?

— Да, и рассказал о вашем разговоре.

— Это он тебя прислал?

— Просил поговорить с тобой.

— О звездах?

— Нет, о нас всех. О сегодняшней ночи.

— И о том, кому идти в тюрьму, а кому оставаться на свободе?

— И об этом.

— Поговорим. — Костя отошел к плите, включил газ, поставил чайник. Заметив, что Таня стоит в мокрой куртке, помог ей раздеться. — Садись. Правда, я не представляю, что ты можешь сказать нового, после того, как мы тут потолковали с Анатолием.

— Слушай, Костя, какой-то ты самодовольный… Тебе не кажется? От тебя прямо сияние исходит. Такое впечатление, что все вокруг измазались в дерьме, стараются очиститься, а ты остаешься чистым и держишься на расстоянии, а все заискивают перед тобой, суетятся, что-то предлагают, а ты только брезгливо всех оглядываешь, выискивая, кто почище окажется…

— Ты почище, — улыбнулся Костя.

— Спасибо. Но ты ошибаешься. Боюсь, что почище всех выглядит Анатолий.

— Ого! Это уже что-то новое.

— Ничего нового, Костя, ничего нового. Ты осуждал Анатолия за его блуд, меня за легкомыслие, нас обоих за испорченность… Тебе приятно было сознавать, что ты лучше. А сегодняшний наезд еще раз убедил тебя в том, что ты прав, что действительно имел дело с людьми подловатыми, если уж на то пошло. Анатолию светит суд, я… Соучастница, любовница, распутница, не знаю, как ты еще меня называешь…

— Перестань, Таня! Все это твои выдумки. Если хочешь знать, я никогда…

— Продолжай, Костя. Смелее. Ты спросил — хочу ли я знать? Отвечаю — хочу.

— Хорошо… Дело в том… В общем, похоже на то, что я тебя люблю.

— Надо же… Это так мило!

— Тебе смешно? Ты оскорблена, что столь незавидный человек осмелился заговорить…

— Заткнись! Ах, какой ты хороший, какой примерный! И даже не замечаешь своей рабской гордыни! Костя, у тебя не гордость, а гордыня! У тебя не достоинство, а спесь! Носишься со своими разноцветными шариками и все боишься испачкаться. Но неужели, общаясь со столь низменными людьми, ты мог оставаться чистым? Нет, Костя, так не бывает. Мы все повязаны.

— Ну, ты даешь, — проговорил он растерянно, но Таня, кажется, не услышала его.