Виктор Пронин - Ночь без любви

— Оно?

— Да… Кажется, оно… Кто же его взял?

— Не будем об этом. — Ксенофонтов небрежно махнул рукой. — Человек действительно не знал его цены. А может, и знал. Будем считать, что это была очень глупая шутка. Как только он понял, что шутка не удалась, он тут же принес кольцо. Но поскольку события накалились, просто так вернуть он не решился… Вот и все.

— Видите, как хорошо кончилось. — Рая была счастлива такому объяснению. Оно снимало с нее тяжелые раздумья, и мир ее снова становился спокойным и ясным.

Провалившись глубоко в кресло, Зайцев исподлобья молча наблюдал за Ксенофонтовым, а на улице, когда они уже шаг али по мягкому снегу, следователь не выдержал.

— Ну, говори уже наконец, как ты его вычислил?

— Кого?

— Слушай, перестань издеваться. Я не догадался. Не смог. Или чего-то не заметил…

— Все происходило на твоих глазах. Ты все заметил, по далеко не все понял, — рассудительно сказал Ксенофонтов. — Давай так договоримся… Даю тебе неделю на раздумья. Попробуй пошевели мозгами. Не получится — жду в любое удобное для тебя время. Приходи сам, пригласи меня… Всегда к твоим услугам.

Через две недели вечером Зайцев зашел в редакцию. Коридоры и кабинеты были уже пусты, только из-под двери ответственного секретаря пробивался свет, да Ксенофонтов был на месте — вычитывал завтрашний номер газеты.

— Что пишут? — спросил Зайцев, садясь в кресло.

— А, это ты… О трудовой дисциплине в основном. Знаешь, старик, что я тебе скажу… Добросовестно относиться к своим обязанностям — это не только твое личное дело, это влияет на положение во всем народном хозяйстве, отражается на международном авторитете нашего государства.

— Надо же, — озадаченно проговорил Зайцев. — Никогда бы не подумал.

— Я заметил, что у тебя вообще с думанием не все в порядке.

— Неужели я кажусь дураком?

— Нет! — вскочил Ксенофонтов. — Но в том-то и дело, старик, что дураки часто выглядят неимоверно умными людьми. И знаешь почему? Они много думают. Они постоянно о чем-нибудь думают. Даже о том, о чем вообще думать вредно. И постепенно от этой страшной, непосильной умственной работы их лица приобретают выражение серьезное и значительное. А у людей умных часто выражение лица бывает совершенно дурацким, поскольку думать им нет никакой надобности, им и так все ясно. Вот ты интересуешься, какое впечатление производишь… Значит, ты думаешь над этим?

— Мне бы твои заботы, — вздохнул Зайцев.

— Понятно. Старик, вот тебе газета, завтрашняя, между прочим. Читай. Вообще надо почаще читать завтрашние газеты, а ты все небось вчерашними балуешься… Нехорошо. Сядь и затихни, мне еще нужно целую полосу вычитать.

Зайцев послушно углубился в газету, а Ксенофонтов выбегал куда-то, шелестя серыми газетными листами, что-то вычеркивал, куда-то звонил, снова возвращался, весь в типографских запахах и, наконец, опустошенный, упал в кресло.

— Все, старик, — сказал он. — Машина заработала. Благодарный читатель даже не знает, каково нам выпустить газету, которую он частенько едва пробежит глазами по заголовкам, по картинкам…

— Я насчет кольца, — сказал Зайцев.

— Что, опять пропало?

— Как ты его нашел?

— По дороге постараюсь растолковать, хотя и не уверен, что ты поймешь, это, старик, тонкая вещь, психология называется, паука такая. Не слыхал? Напрасно. Она изучает внутреннее состояние человека, его чувства, мысли, ощущения, ты, может быть, не поверишь — даже предчувствия.

На улице была ночь, прохожие исчезли с проспекта, и только парочки еще маячили кое-где среди заснеженных деревьев. Фонари казались ярче обычного, холодный воздух освежал.

— Прекрасная погода, не правда ли? — спросил Ксенофонтов.

— Согласен целиком и полностью, — ответствовал Зайцев. — Но я это… насчет кольца.

— Хорошо. Слушай. Прежде всего тебе надо ясно осознать, что мы живем в мире дешевых, бездарных вещей. У тебя есть ручка? Дай мне ее… Вот видишь… Грязно-серая пластмасса, треснувший колпачок, подтекающая паста, обломленный рожок… Цена ей тридцать копеек, верно? И это инструмент профессионала? Не обижайся, у меня такая же. А попрошу тебя показать блокнот, галстук, перчатки… И все это, Зайцев, окажется паршиво сделанным из плохого материала пьяными халтурщиками. А наши души рвутся к прекрасному, как лебедь в облака… Но нам не суждено окунуться в мир хороших вещей.

— Никогда?

— Не суждено, Зайцев. Одни это переносят мужественно, с пониманием законов общественного и производственного развития, другие теряют самообладание и посвящают жизнь тому, чтобы устранить эту несправедливость. Самые нетерпеливые попадают в твой кабинет, становятся твоими клиентами. Если хочешь, могу назвать их пациентами, но те иногда выздоравливают, а ты своих не излечиваешь, нет, ты тычешь их мордой в грязь их поступков, но морды от этого не становятся чище…

— Я насчет кольца, — напомнил Зайцев.

— И я о том же! Встречая на жизненном пути добротную, красивую вещь, мы теряем самообладание, даже если по простоте и невежеству не понимаем, в чем ее достоинство. Мы готовы отвалить месячную зарплату за брезентовые штаны, если они прилично сделаны.

— Это ты о себе?

— О себе, о тебе, о похитителе бриллианта. Кольцо Рая получила в подарок. Никогда раньше у нее не было столь дорогого кольца, поэтому похищение не могло быть продуманным, заранее подготовленным. Похищение было случайным. Я бы назвал его сорочьим. Влетела сорока в форточку, увидела блестящую вещь, хвать ее — и назад. Похититель скучал в ожидании застолья и беспорядочно хватался за различные предметы — книги, статуэтки, картинки… Попалась и коробочка. Открыл — кольцо. Не совладал с собой, сунул в карман, отошел к другому шкафу. Вопросы есть?

— Нет, пока все железно. Но почему ты решил, что похититель обязательно мужчина? Сорочьи привычки присущи и женщинам.

— Женщины помогали Рае готовить стол. Они не маялись в ожидании. А мужчин Рая сразу выпроваживала в эту комнату, чтобы не видели таинство приготовления пищи.

— Да, возможно, ты прав…

— Я прав, без всяких оговорок, потому что кольцо уже две недели лежит в коробочке, там, где ему положено лежать. Мужчин на торжестве было пятеро. Мы с тобой и те трое. Я позвонил всем троим и пригласил их к Рае. Я сказал им, что у нее пропало колечко, очень ценное для нее колечко, что она вся в слезах и собирается даже обратиться к следователю, чтобы он по отпечаткам пальцев нашел злодея.

— Там все было захватано пальцами!

— Это знаешь ты, но он-то не знает. Забываешь, Зайцев, самое важное и помнишь какие-то пустяки. Похититель полез в книжный шкаф без какой-то цели, не знал он о существовании кольца и потому не предпринял никаких мер, чтобы не оставить следов. Понимаешь? Мои слова об отпечатках пальцев его встревожили. Он понял, что у него почти нет времени, что нужно торопиться, пока не приехал следователь. Он оказался в сложном положении — признаваться поздно, просто вернуть кольцо, подбросить нельзя…