Тимур Свиридов - Призраки в горах

Ничего, пусть потерпят такую дорогу. Впереди ждет город, базар и праздник. Недаром в автобусе так и мелькают нарядные кадифе [53]. На задних сиденьях возле мешков и котомок сгрудились ребятишки, они там что-то чересчур разгалделись. Наверное, каждому не терпится поскорее оказаться на базаре, послушать музыку, купить чего-нибудь вкусненького, посмотреть на пахаевани, на гарнизон шурави.

С утра, когда Карим заводил свой автобус, было еще холодно. Люди кутались в теплое, даже когда рассаживались внутри машины. Солнца долго не было видно, лишь алел рассвет над горами, с востока.

Науроза означает новый день, самое начало года, священное время. Деревенский мулла читал на утреннем намазе особенные рокады [54], славя Аллаха, Мухаммеда и весь мир, поздравляя односельчан с приходом нового года. Когда начался озон [55], Карим, как и все, тоже пал ниц перед служителем неба, внимал священным стихам корана, но мыслями был там, в долине, где уже, наверное, расцвели абрикосы и персики, где оранжево пламенеют карликовые айвы и с самого утра прохаживаются тысячи празднично наряженных горожан.

День выдался хорошим, сразу видно, что уже отступают зимние холода, что скоро запламенеют тюльпанами и маками горы, а на деревьях начнут завязываться плоды. Расчувствовавшись, Карим стал напевать песенку, чуть заметно покачивая в такт головой.

Переключив передачу, Карим стал поджимать акселератор – дорога все круче вела вверх, к перевалу. Уже хорошо можно было рассмотреть четко выхваченные солнечным светом заросли кустов боярышника и шиповника, редкие зеленые свечки сарв. Обернувшись на стук, он увидел совсем рядом морщинистое лицо Асадуллы Рахима.

– Скажи, уважаемый Карим-баба, ты что, каждый день ездишь по этой ужасной дороге?

– Нет, дедушка, – улыбнувшись, ответил водитель. – Но довольно часто.

Аксакал неодобрительно покачал головой, повязанной сложным узлом белой чалмой.

– Ай, ай!

– Не волнуйтесь, Рахим-ака, уже скоро на месте будем. Минуем вон тот перевал, – Карим левой рукой указал на неровный перешеек между вершинами впереди, – а за ним уже только спуск в долину, в Нурджабад.

– Скорее бы, Карим-баба.

Водитель усмехнулся. Еще бы, бедный Асадулла Рахим, житель отдаленного горного кишлака Хаирхана, наверняка не часто садится в автобус.

– Скажите, Рахим-ака, а зачем вы в Наурозу уезжаете так далеко от родного крова?

– Ай! – заметно оживился аксакал, жуя беззубым ртом. – В Нурджабаде хочу узнать о сыне своем, Джамале. Что-то давно от него вестей не было, Карим-баба.

Водитель понимающе закивал. Как же, уж ему-то хорошо известно, что в семье несчастного Асадуллы Рахима остался в живых только младший сын красавчик Джамаль, что сейчас служит он в царандое в чине капитана.

Вот наконец автобусы и грузовики вышли на перевал. В кабину и салон ворвалось слепящее утреннее солнце. Сразу в ярких лучах стало видно, как плавает в воздухе мелкая пыльная взвесь. А за окнами открылся замечательный вид на многие километры в округе.

Это место Карим помнил хорошо. Еще бы – полтора года назад душманы устроили тут засаду на автоколонну с продовольствием, и только смелость шурави спасла людей и машины. Карим покачал головой и горестно вздохнул, заметив растрескавшуюся памятную чинару в небольшой лощине слева, чьи обожженные ветви тянулись к зениту. У этого самого дерева тогда и спрятались мятежники. Теперь рядом с чинарой громоздились проржавевшие останки «КамАЗов» и просевший без колес корпус БТР с двумя пробоинами.

– Ай! – сказал Асадулла Рахим, указывая морщинистым пальцем на исковерканную технику. – Смотри, ашроры! [56]

– Вижу, отец, вижу, – кивал Карим.

Когда впереди показались полуразрушенные каменные останки караван-сарая и рядом с ним он заметил человеческие фигурки, у Карима захолонуло в груди. Он невольно сбросил передачу, продолжая движение только по инерции. Еще через минуту он различил на людях зеленую форму и облегченно вздохнул. Слава Аллаху, это шурави! А если на дороге шурави – душман никогда не сунется.

– Ашроры! – взволнованным голосом произнес Асадулла Рахим. – Смотри, там ашроры!

– Успокойтесь, отец, это шурави. Ничего опасного нет.

Когда подъехали к караван-сараю, все в автобусе замолчали, напряженно глядя в окна. Затихли даже детишки, и яснее послышалось, как скрипит неисправный задний амортизатор. Человек в зеленой форме вышел на дорогу и остановился поперек, положив руку на автомат и размахивая другой над головой.

Нажав на тормоз, Карим притормозил автобус, видя в зеркальце, как за ним приткнулись к обочине второй автобус и оба грузовика, окутываясь клубами догнавшей их пыли. Из развалин караван-сарая вышли еще несколько солдат, направляясь к затормозившим машинам. Тот, что их остановил, имел лычки бриша на погонах. Он подошел и громко стукнул в дверь салона.

– Эй! Давай!

– Что он говорит? – тихо и испуганно переспросил аксакал.

– Сейчас! – ответил Карим и поспешно открыл дверь.

Бриш, топая, вошел в автобус и пристально осмотрел всех пассажиров. Кариму очень не понравился странный хищный блеск его глаз.

– Давай! – он пальцем показал назад, на дверь. – Топай!

– Что он говорит? – продолжал шептать Асадулла Рахим.

– Ассалам алейкум, – решился подать колос Карим, кое-как изъясняясь по-русски. – Автобус ехать в Нард-жабад, на Наурозу.

– Давай! – повысил голос десантник и, схватив за шиворот сидевшего на первом сиденье паренька, выбросил его на улицу. – Давай, ну!

– Он хочет, чтобы мы вышли из автобуса, – сказал громко Карим и поднялся.

Соскочив в дорожную пыль, Карим не успел хлопнуть дверцей, как сзади его схватил за куртку другой шурави, толчком бросил к борту автобуса и быстрым движением стал ощупывать карманы. Послышались женские крики, плач детей с той стороны.

То, что происходило, было совершенно невероятно. «Командос» достал обвязанный в тряпицы кошелек Карима с деньгами, заготовленными для покупки запчастей и гостинцев жене и детям. Довольно хмыкнув, шурави засунул его себе в карман. Лицо его было в свежих порезах от бритья, на нем ясно читались алчность и злоба. Заметив это, водитель обмер: десантники-шурави занимались грабежом на дороге?

– Давай, топай! – закончив досмотр, парень с силой толкнул его в сторону.

Чуть не упав, Карим быстро засеменил туда, где уже сгрудились в кучу пассажиры его автобуса. Женщины прижимали к себе испуганно притихших детей. Солдаты, которых он насчитал не менее пятнадцати человек, методично обыскивали каждого, рылись в вещах, что остались в автобусе, беззастенчиво вытряхивая содержимое мешков, шарили в кузовах грузовиков. Они вытаскивали вещи, унося их в развалины караван-сарая.