Марина Серова - Хорошее время, чтобы умереть

– Где был? Да я уже говорил вам… Я точно не помню, где… Мы накануне пили с Дрюней, много пили, я почти ничего не помню…

– Дрюня – это у нас кто? – уточнила я.

– Дрюня – это Андрей, он в подвальчике живет, в доме напротив…

– Так, фамилия этого твоего приятеля из подвала?

– Я не знаю… Все его просто Дрюней зовут.

– Ну, хорошо, а как его найти?

– Говорю же, в подвальчике живет…

Я посмотрела на Романа с укором. Карлсон, помнится, жил на крыше, а этот Дрюня, значит, в подвале. Что ж, правильно говорят: рожденный ползать в подвале летать не может.

– Ну, хоть что-нибудь ты помнишь? Проснулся, например, где?

– В подвале и проснулся. Дрюня пошел пустые бутылки собирать, а я еще долго лежал: голова болела. Потом Дрюня пришел, пива принес, мы того… подлечились…

– А где тебя арестовали?

Роман опустил голову. Мне показалось, что ему очень стыдно.

– Ну, что завис? – поторопила я молодого человека. – Я так понимаю, что не в областной библиотеке и даже не в ресторане «Москва»?

– Я с пацанами у пивного ларька был, мы себе тихо-мирно пиво пили, никого не трогали. Тут вдруг – раз! Менты подскочили, кто, говорят, из вас Белохвостиков? Начали мне руки крутить… А че крутили-то? Больно ведь… Я бы и так поехал…

Я слушала Романа и все больше убеждалась, что бабушку он действительно не убивал. Ну какой из него убийца?! Тихий, запуганный, практически сам – жертва. И чтобы он ткнул Ахолии Ивановне в глаз чем-то острым?! Зачем? Она и так давала ему денег, которые он благополучно пропивал. Кстати, точно давала?

На этот мой вопрос Роман утвердительно кивнул:

– Да, иногда она бывала доброй и кормила меня, и денег тоже подбрасывала… Правда, немного.

– В долг?

– Нет, она никогда не просила вернуть ей деньги, просто давала и говорила, чтобы я бросил пить и нашел работу. А иногда и ругалась – в зависимости от настроения – и ворчала, и называла меня алкоголиком и дармоедом… Но это так, для порядка… Я не обижался…

Роман опустил голову. Я заметила, что из глаз его катятся слезы, он размазывал их по щекам, отчего на них остались грязные следы.

– Ты вот что, парень, – сказала я, – ты давай не раскисай.

– Меня посадят?

– Но ведь ты не убивал бабушку?

– Нет, это не я… Я бы не стал… не смог… она мне денег давала и говорила, что скоро, мол, я буду богатым, так что мне надо взяться за ум, бросить пить…

– А когда ты последний раз видел ее?

– Точно не помню… Дня за три до того, как меня арестовали… Или за четыре? У меня в тот день радость была: Ахолия Ивановна дала мне целую «пятихатку», и мы решили гульнуть по полной. Ну, сначала-то она, конечно, поругалась немного для порядка, назвала меня собачьим… хм, как бы это сказать помягче? (Роман покосился на меня.) Членом – вот! Собачьим членом. Ну, еще матом немного… Ну, это для порядка, я, правда, не обижался. Понимал же: я виноват… Но потом дала все-таки денег и велела продуктов купить. Мы с Дрюней от радости накупили жрачки: пива там, воблы, плавленых сырков, рыбных консервов – и пошли к нему в подвал пировать…

Да, а в выражениях старушка, похоже, не стеснялась. Это же надо такое придумать: назвать внучатого племянника собачьим членом! Я посмотрела на Андрея: что он обо всем этом думает? Тот молчал, глядя на нашего подозреваемого исподлобья, и лишь изредка скептически усмехался.

– …Два дня мы «отдыхали» или, может, три? Честно говоря, не помню… Потом насобирали на свалке бутылок и алюминиевых банок, а еще железяк всяких, сдали все это добро и продолжили наш банкет… Не, а че? Мы же никому не мешали!..

Я слушала, с каким восторгом Роман рассказывает о том дне, когда видел бабушку в последний раз. Они с другом напились пива до посинения, набили пузо на два дня вперед и, кажется, были по-настоящему счастливы.

– …Стоим себе тихо-мирно у ларька, пивко потягиваем, никого не трогаем. Тут вдруг – раз! Менты подскочили… Ой, извините… Полиция. Начали мне руки крутить…

– Значит, ты не при делах? – подытожил Андрей, постукивая карандашом по столу.

Роман пожал плечами и кивнул.

– А так все хорошо начиналось, – вздохнул Мельников и посмотрел на меня с укором. – Чистосердечное!.. И так все скверно закончилось… Не при делах…

– Почему же скверно? – удивилась я. – У нас на одного подозреваемого стало меньше, и теперь вы смело можете отпустить Романа…

– Ага, как же! Мне начальство за это знаешь что сделает?! Нет, вот когда здесь будет сидеть тот, на кого у нас будет достаточно улик, и строчить чистосердечное с такой скоростью, с какой Донцова свои детективчики стругает, вот тогда этот красавчик и отправится на все четыре стороны – к своему Дрюне, продолжать банкет.

Когда Романа, прижимающего к себе бабушкину посылочку, уводили, я сказала ему вслед бодро-оптимистично:

– Не переживай, парень, слышишь? Эти сатрапы скоро выпустят тебя, я обещаю!

Мельников бросил на меня такой взгляд, словно я обещала Роману побег из зоны.

– Итак, господа полицейские, – сказала я, когда дверь за несчастным закрылась, – давайте примем за рабочую версию то, что старушку Ягудину пришил не Роман, а тот, другой, пожилой бомж в сомбреро.

– А он-то за что? – усмехнулся Андрей.

– Обещаю тебе: я спрошу это у него сразу же, как только вы его задержите.

– Не смешно, – огрызнулся Мельников.

Я его понимала: у него только что сорвалось раскрытие, за которое начальство могло дать премию. А теперь ему светит выговор от того же самого начальства за нерасторопность и низкий процент раскрываемости.

– Продолжаем разговор, – сказала я, ничуть не обидевшись на тон моего друга. – Итак, примем за рабочую версию то, что старушку Ягудину пришил пожилой бомж… Значит, нам немедленно надо заняться поисками этого самого товарища в сомбреро!

Андрей повернулся к Никите.

– Слетай-ка живенько к участковому, узнай, есть ли на его участке личность без определенных занятий, похожая на нашу погибшую лицом и в шляпе типа «сомбреро».

– Нет, – возразила я, – к участковому мы с Никитой поедем вместе. Если, конечно, вы, товарищ старший лейтенант, не имеете ничего против.

– А тебе-то что там делать? – удивился Андрей. – Ник и сам может все узнать…

– Он, как ты помнишь, уже все узнал у соседей погибшей, – я посмотрела на Мельникова многозначительно, и тот кивнул, соглашаясь со мной, – так что, как говорится, одна голова хорошо…

– А две – уже урод? – сострил мой друг. – Ладно, поезжайте вместе, мне здесь от него толку все равно нет.

Я заметила, как Никита просто засветился от радости и начал в темпе собираться, бросая в мою сторону взгляды.

– А мальчика все-таки придется выпустить, – сказала я Мельникову, вставая. – Не виноват ваш фехтовальщик, Андрюша, как пить дать, не виноват. Это мне моя интуиция шепчет, а она, как тебе известно…