Захар Абрамов - Приговор

Медленно ползли летние каникулы. Ничто не нарушало течения похожих друг на друга дней. И все-таки девушку ни на минуту не оставляла внутренняя тревога.

С утра, проводив Заступина на службу, она выводила «Москвич» и мчалась на рынок. Возвратившись, возилась у газовой плиты. Потом, закончив домашние дела, обычно засыпала в гамаке с книгой в руках. Вечер заканчивался у телевизора.

Иногда Оскар Семенович удивительно добрел и предлагал ей сходить с однокурсницами в кино или в театр. Но Марита избегала общества подруг.

Неизвестно, сколько бы еще впереди было этих тягучих, серых дней, если б не Заур Акперов. С этой удивительной встречей вернулось желание смеяться, вернулось ожидание… Чего? Она и сама не знала.

Но само это ожидание было так радостно и вместе с тем тревожно, что шли дни, а Марита все не решалась снять трубку и набрать накрепко запомнившийся номер, мысленно она уже не раз говорила с ним, снова и снова шла рядом по затихающим улицам города… Со смешанным чувством надежды и досады думала Марита о том, как поздно встал на ее пути этот сильный, прямой и так непохожий на прежних ее знакомых человек.

От Заступина не укрылась перемена — она все чаще ловила на себе его внимательный испытующий взгляд. Раз или два он как бы невзначай бросал:

— Чему ты все радуешься? — И не ожидая ответа, быстро переводил разговор на другую тему.

Так было и в это утро. Открыв калитку, Оскар Семенович встретился с отрешенными мечтательными глазами Мариты. Он остановился, подозрительно спросил.

— Случилось что-нибудь?

— Ничего. Просто так. Отдыхаю.

Заступин пожал плечами, сутулясь, вышел за калитку. Сучковатая полированная палка подчеркивала размеренный ритм его удалявшихся шагов. Марита осталась одна. Но не одинока. Пусть не рядом, но где-то здесь, в одном городе с ней живет, работает, ждет один человек…

Путь на рынок показался странно коротким. И кухонная возня вовсе не утомила. Приготовив обед, она вышла во двор, полила цветы, сорвала большую белую розу и, приколов к волосам, помчалась в дом, к зеркалу. Потом вихрем закружилась, напевая танцевальную мелодию. Вспомнила, как говорила Зауру, что не любит танцевать. Не любила! А сейчас хочется, неудержимо хочется кружиться в вальсе, петь громко и задорно…

Разыскала под кустом дремлющего Тузика, высоко над головой подняла таксу.

— Идем в сад, дружок, поваляемся и обдумаем нашу с тобой жизнь.

Марита удобно устроилась в гамаке, замечталась, глядя, как в просветах между ветвями плывут, плывут белоснежные паруса облаков.

Думая о встрече с Зауром, девушка незаметно уснула. Ее разбудил легкий стук калитки. Марита вскочила. Вернулся Оскар Семенович. Он, как всегда, остановился посреди двора и, словно принюхиваясь, вытянул шею. Впервые Марита почти с неприязнью подумала об этой странной привычке.

— Ах, ты здесь, дочка? Одна?

— Конечно. А кому же здесь быть?

— Отлично. Не люблю гостей. Живем тихо и спокойно. В конечном счете, — человек человеку волк… Меня не проведешь никакими красивыми словами… — По его лицу скользнула гримаса, похожая на улыбку. — Чем побалуешь сегодня?

— Отбивные из баранины, — тихо ответила Марита.

— Отлично. Усердная дочь — клад отца. Молодчина!

Марита побежала на кухню. Пока Оскар Семенович переоденется, примет холодный душ, на столе должно быть все готово. Таков железный порядок, установленный в этом доме. В противном случае на Мариту устремится гневный взгляд, посыпятся бесконечные упреки.

Обедали на тенистой веранде. После еды Оскар Семенович благодушно крякнул и, щурясь, посмотрел в небо.

— Страшная жара, девочка.

— Конечно. Июль кончается. Лето в самом разгаре.

— Что? Ах, да-да, лето… Не мешало бы прокатиться к морю. Какие будут соображения?

— На пляж? — весело переспросила она. — С удовольствием поеду.

— Отлично. Тогда собирайся и махнем в Загульбу.

Около шести вечера «Москвич», за рулем которого сидела Марита, въехал на загульбинский пляж.

Отец и дочь расположились между двумя огромными скалистыми глыбами. Здесь, в тени, было прохладнее, и песок не так жег ноги. Оскар Семенович, не выпуская из рук палки, помог Марите расстелить тонкое одеяльце.

— Уютно, как в нашем доме, — довольно произнес он.

Марита скинула с себя сарафан, осталась в купальнике.

— Ты уже готова? Ну, ступай. Только будь осторожна. А я отдохну здесь.

Марита с наслаждением нырнула. Несколько сильных взмахов, и вот она уже далеко от берега. Отплыв, перевернулась на спину, отдалась движению волн.

Она вышла из воды через полчаса. Но дойдя до машины, услышала предупредительный возглас Оскара Семеновича:

— Ты можешь еще окунуться. Я немного занят.

Мельком взглянув на черноволосого парня, сидевшего спиной к ней, Марита с удовольствием снова устремилась в воду.

Уже начинало смеркаться, когда «Москвич» АЗИ-13—13 медленно двинулся с заметно опустевшего пляжа.

Оскар Семенович, удобно устроившись на заднем сиденье, молча попыхивал трубкой.

Проехали под кишлинским мостом.

— Ты довольна? — вдруг спросил он.

— Очень.

— Отлично. Теперь мы будем ездить на пляж, когда захочешь.

— Спасибо.

— Хочу, чтоб тебе было хорошо. Чувствую иногда, что чрезмерно строг. Но ты не обижайся. Такой уж у меня колючий характер. Жизнь не баловала. А я уроков не забываю…

Марита внимательно слушала. К чему он клонит, что за приступ великодушия? Но вскоре убедилась, что опасения напрасны. Она нажала на акселератор, и «Москвич» понесся по широкому асфальту шоссе еще быстрее.

Майор милиции Акперов отличался редкой способностью видеть, чувствовать самые разнообразные движения человеческой души. «Ничего не поделаешь, должность такая», — нередко можно было слышать от него. И, верно, ему постоянно приходилось сталкиваться с непохожими друг на друга людьми. Сама жизнь учила тонко подмечать скрытое от «невооруженного глаза», трезво анализировать события, вдумчиво истолковывать факты.

Но эта прозорливость покидала Акперова, едва он пытался разобраться в своих личных делах. Его, как и мать, тяготила собственная семейная неустроенность, он терзал себя воспоминаниями, мучительно ждал нового чувства.

…И вот оно заполнило сердце. Чем дальше уходил тот тихий вечер, тем отчетливее вставали в памяти все его подробности: неясный шепот листьев, пылающие щеки девушки, каждое брошенное ею слово, каждый жест. Зауру казалось, что вечер этот имел какой-то особый подтекст. Он вспоминал, как Марита неожиданно обрывала разговор, и непонятной грустью начинало вдруг веять от ее молчания… Или эти редкие вспышки недоброго веселья. Почему так зло щурились ее глаза, жестко сжимался рот? Что было в ее жизни? Желая растопить лед, сломать ее скованность, он рассказал о себе все, ничего не утаивая. А она? В ушах снова зазвенел ее прерывающийся от волнения голос: «Я рада, что у меня такой знакомый, рада, что есть человек, который мне поможет, если…» Нет, нет, она была искренна. И все же…