Захар Абрамов - Приговор

У фуникулера, как всегда, толпился народ. Заур, прикинув время, стал подниматься по лестнице, ступени которой тянулись до самого Нагорного парка: оттуда до дома — рукой подать. Настроение было отличное. Знакомство с девушкой как-то развеяло усталость, придало тихому майскому вечеру какую-то особую значимость.

Запыхавшись, Заур облокотился на барьер лестничной площадки, глянул вниз.

Мерцающей россыпью огней раскинулся внизу город. Ровная гирлянда фонарей Приморского парка, четко обозначала его границы. Дальше, в заливе, наискось перерезанном лунной дорожкой, вспыхивали красными искрами буйки, дрожали, скользили по воде отраженные огоньки с катеров и буксиров.

…Узкая улица привела Заура в заросший виноградом тупичок. Еще издали он заметил у ворот одинокую фигуру.

— Мама, ты?

Пери-ханум откинула платок с седой головы. Наконец-то…

— Асланов звонил, говорил, что, наверно, заглянешь домой.

…Заглянешь. Раньше, если выпадало хотя бы пятнадцать свободных минут, он, сломя голову, мчался на эту тихую глуховатую уличку. Сейчас только привязанность к матери заставляла его возвращаться сюда. «Я не утешаю, но работа, черт побери, лучшее лекарство от горя», — так, кажется, говорил Асланов, подбрасывая ему новые и новые дела.

Лунный свет притушил звезды и вычернил, удлинил тени. Тишина. Мягко светятся окна соседних домов. Легкая рука матери нежно гладит плечо сына, неслышно что-то шепчут губы. Остро, зримо вспомнилось далекое хмурое утро, отец, большой, встревоженный, склонившийся над ним. Вот здесь у ворот, чуть ли не на этом самом месте.

— Идем, сынок, идем скорей. А то не успеем.

— Куда, папа?

— На базар. Мы должны купить маме девочку. Живую куклу. Понимаешь, малыш?

— А разве мамы в куклы играют?

— Играют, сынок, играют.

Пятилетний Заур торопится, старается делать шире шаги, чтоб не отстать от отца. Но где же базар? Отец долго водит его по аллеям старого парка, затем берет уставшего мальчугана на руки. К полудню начинает накрапывать дождь. И отец, прикрыв Заура, пиджаком, торопится с ним домой.

— Папа, а кукла? Ты же обещал…

— Ай-яй-яй! Совсем забыл, сынок. Но ничего. Наверно, тетушка Джейран уже купила. Ну-ка, герой, прыгай на землю, идем в комнату, посмотрим.

В полутемной комнате горит свеча, в ее дрожащем свете лицо мамы как неживое. Она грустная, словно кто-то ее обидел. Но она рада Зауру, тянет к нему руки. Тетушка Джейран показывает куклу. Настоящую. Неожиданно она морщит нос и разражается таким криком, что Заур пятится к отцу.

…А сколько было бы его собственному сыну.

Заур вздохнул, посмотрел на часы. Дрогнула на плече рука матери.

— Ну что, сынок, вернулся издалека? — совсем тихо спросила мать.

— А ты откуда знаешь?

— Так, сердцем слышу. Все слышу.

— Не все, мама. — Он коснулся губами ее виска. — Иди в дом. А мне пора на работу.

— А ну марш в комнату, — возмутилась Пери-ханум. — Пока чаю не выпьешь, никуда не пойдешь.

Мать поставила перед ним, исходящий ароматным паром стакан.

— Что-то ты утаиваешь, сынок. Ты не думай — я ведь всегда пойму…

— Нечего пока говорить, ана-джан. Разве что девушку одну встретил сегодня.

— Ну, и кто же она?

— Не знаю, мама.

— Чья она дочь?

— Не знаю.

— А где живет?

— И где живет не знаю, ана-джан. Ничего не знаю.

— Ну, что ж. Пей чай, а то остынет.

С каким наслаждением пьется крепкий «мамин» чай… «Как мама заваривает, никто не умеет», — с гордостью хвастался он еще на фронте. В первые дни после демобилизации, он, пожалуй, больше пил чай, чем ел.

И в тот вечер он тоже сидел за столом, и грел руки о горячее стекло стакана, когда за ним пришли из горкома.

Встретил его пожилой, с жестковатым неулыбчивым лицом второй секретарь. Кивнул дружелюбно, как старому знакомому.

— Садись. Я знал твоего отца. Хороший был нефтяник. Ты похож на него, старший лейтенант. Хорошо, если и характер отцовский. Деды говорят, корень крепок — плоды хороши. Мне было бы приятно убедиться, что сын Алекпера так же прям, напорист, трудолюбив. Я не зря говорю это. Тебя, как демобилизованного офицера-разведчика, как коммуниста, решили рекомендовать на работу в уголовный розыск.

— Меня? В уголовный розыск? Представления не имею.

— Научишься. Не спеши. А я что родился секретарем горкома? Был обыкновенным механиком, потом мастером по бурению, а потом… Словом, никто специалистом не рождается. Ну как? Договорились?

Заур встал, зачем-то одел фуражку. Секретарь улыбнулся — неожиданно мягким сделалось суровое, замкнутое лицо.

— Запомни, великая эта радость, когда чувствуешь, что нужен людям. На особый участок посылаем тебя. Скажу прямо, — легкой жизни не будет. И покой, как сказал поэт, будет тебе только сниться…

— Так неожиданно… Да и меня вы совсем не знаете.

Секретарь пытливо посмотрел на. Заура.

— Знаем, Акперов. Знаем. Больше, чем ты предполагаешь… Например, о твоем поединке с небезызвестной разведчицей Луизой Летгер. Если не изменяет мне память, это было в начале 1945-го под Будапештом… Ставка генерала Пфефера. Это была нелегкая схватка, — ты выиграл ее блестяще. Правда, ты допустил одну ошибку И это дорого стоило…

Акперов вспыхнул, поднялся со стула. То, о чем говорил секретарь, не знали даже однополчане.

— Хорошо. Попробую… А за доверие спасибо, товарищ секретарь.

…Такси остановилось у здания районного отдела милиции. Акперов торопливо прошел к дежурному.

В длинной большой комнате было шумно, колыхался под потолком густой табачный дым. Обмениваясь шутками, уходили в наряд патрули и постовые. Дежурный инспектор — старший лейтенант Никольский громко доказывал что-то сутулой старушке. Та все поправляла очки, старалась перекричать своего собеседника.

Завидев начальника «угро», все на минуту приумолкли. Акперов поздоровался, и направился к своему кабинету, уже за столом нехотя придвинул к себе объемистую папку, — свежая почта. Приказы, инструкции, заявления, жалобы… Что это? Ориентировка? Московский уголовный розыск сообщал, что с сентября 1952 года разыскивается опасный преступник Тониянц Аршавир Самвелович, по кличке «Волк», рождения 1905 года. 20 сентября 1952 года, будучи бухгалтером-кассиром СУ, похитил 180 тысяч рублей и скрылся. МУР имеет данные о том, что, скрываясь под чужой фамилией, он разъезжает по Союзу. Преступник одинок, владеет несколькими языками, ранее судим за убийство и не исключена возможность его появления в Закавказье. Прилагался и словесный портрет: роста высокого, сутуловатый, бреет голову, густые черные брови, шрам на затылке — след пореза, глаза карие, одевается скромно, нелюдим…