Валерий Поволяев - Охота на охотников

Трижды он брал в руки рацию и вызывал машину, идущую следом:

- Рашпиль, Рашпиль, откликнись!

Рашпиль ждать себя не заставлял - отзывался незамедлительно.

- Мы не могли ошибиться насчет вторника? Может, они выходят на трассу по средам или четвергам? А, Рашпиль?

- Нет, последнее время они появляются здесь только по вторникам.

- Ладно, передай рацию деду, - просил Стефанович и, когда Егоров брал трубку, задавал ему тот же вопрос: - Слушай, Егорыч, а мы не могли ошибиться?

- Вроде бы нет, - неуверенно отвечал Егоров и, понимая, что неуверенность энтузиазма в их поиск не добавляет, шумно дышал, прочищал голос кашлем: - Нет, не должны ошибиться, никак не должны. Думаю, что сегодня мы их обязательно засечем.

- Слушай, а почему тогда эти люди не живут дома? Почему, сколько мы к ним не приходили, - ни разу не застали? А? Где они живут?

- Живут где-нибудь... хлеб жуют. Не знаю. Может, у баб. А может, у них хата в другом месте имеется. Не знаю. Скорее всего, так оно и есть - в другом месте. Либо у баб.

- А вдруг они забабахались куда-нибудь, за границу, например, на отдых.

- Знаешь, раз уж мы вышли на охоту, то давай проведем загон до конца.

- Пока мы только впустую тратим бензин, Егорыч.

- Что делать? Такова наша жизнь, старик, и другой у нас уже не будет.

Поиск страшного милицейского экипажа продолжался, напряжение нарастало. Стефанович приподнимался над рулем, становясь похожим на старого озабоченного ворона, зыркал по сторонам острыми холодными глазами и просил Левченко:

- Володя, ты не промахнись, пожалуйста, не пропусти. Ладно?

Каукалов подумал о матери: а вдруг она в его отсутствие наведалась домой и, не найдя сына, подняла тревогу? Мозгов ведь у дорогой Новеллы Петровны не больше, чем у банки консервов с жареным частиком или собачьим кормом.

С другой стороны, он сам виноват: мог бы сесть в машину и сгонять в Клязьму, проведать мамашу. Купил бы ей пару апельсинов, колбасы в плоской упаковке, кулек конфет - Новелла Петровна была бы на седьмом небе от счастья. А так она, естественно, дергается. Злость, возникшая было в нем на мать, прошла.

Шахбазов вряд ли бы отпустил его в Клязьму - этот хрипун не сводит глаз ни с него, ни с Илюшки, все время держит около своей ноги: то ли действительно что-то знает, то ли просто чует опасность и предпринимает обычные меры предосторожности, как с Санькой Арнаутовым... Шах - человек скрытный, он не объясняет, что происходит...

Группа Стефановича уже пять с половиной часов впустую утюжила Минское шоссе. Время от времени Стефанович устало отрывал глаза от дороги и поворачивал голову в сторону Левченко.

- Ну как? - В голосе его слышалось что-то щемящее, больное, в глазах появлялось ищущее выражение, Левченко вместо ответа отрицательно качал головой, и Стефанович сокрушенно вздыхал, хлопал рукой по приборной доске. - Вот, гады, замаскировались! Но мы все равно из Москвы не уедем, пока не найдем их.

- Может, используем проверенный метод? - проговорил Каукалов больше для себя, чем для напарника. - Станем на обочине и спустим колесо?

- Можно, - вяло согласился с предложением напарник. - Только принесет это что? Денек-то сегодня действительно не того, неудачный денек...

- Удачный или неудачный - это дело десятое.

Каукалов сбросил скорость, заскользил вдоль замусоренной, в черных мазутных разводах кромки шоссе, выбирая место поудобнее. Метров через тридцать он остановился, медленно выбрался из машины, присел, разминая затекшие ноги, потом вяло помахал руками. Проговорил:

- Минут сорок постоим со спущенным колесом, а там... там видно будет.

Они накатали впустую уже довольно много, целиком выработали один бак с горючим, пятнадцать минут назад на голицинской заправке загрузились бензином по самую пробку. Раньше всегда одного бака хватало, а сейчас...

Да, прав ничтожный Илюшка - пустой день. Но возвращаться пустым в особняк Шахбазова нельзя. Если честно, Каукалов даже побаивался этого.

Он обошел "жигуленок" кругом, попинал ногой поочередно колеса, потом нагнулся над левым задним скатом, стоявшим на твердом, вытаявшем из снега асфальте, - если что, и домкрат можно будет поставить, пятка его не оскользнется, - и отвинтив грязный латунный колпачок, сунул его узкой частью и трубочку вентиля. Нажал.

Послышался резкий гадючий свист. Запахло мокрой резиной - колеса на "канарейке" стояли новые, а новая резина всегда пахнет влажной тряпкой, которой стерли с пола помои.

- Фу! - поморщился Аронов, помотал ладонью перед носом.

"Канарейка" послушно накренилась и, становясь убогой, искалеченной тяжелыми дорогами, несчастной машиненкой, осела на одно колесо.

Каукалов навернул на нипель колпачок, отошел от машины чуть в сторону, одобрительно наклонил голову: вид у "канарейки" был более чем красноречив - вызывал жалость и немедленное желание помочь.

В это время мимо них, по противоположной стороне шоссе, в направлении Минска прошла колонна из трех фур, и хотя машины, идущие из Москвы, их не интересовали, Илья все же проводил колонну оценивающим взглядом:

- Неплохо бы в этих фурах малость пошуровать. А вдруг там что-нибудь есть?

Левченко увидел "канарейку" издали, привстал на сиденье, пытаясь через плечо Стефановича всмотреться в двух людей, наряженных в пятнистую теплую форму. Он больно ухватил Стефановича рукой за плечо.

- Слушай, старшой, а сбросить нельзя?

В ответ Стефанович упрямо мотнул головой.

- Нет! - Он знал, что делал. Добавил незнакомым, металлически зазвеневшим голосом: - Смотри и запоминай!

Левченко перевалился через спину водителя, приник к боковому стеклу, поскреб по нему пальцами, словно бы ему было плохо видно. Неожиданно застонал. Громко, жалобно, словно сердце его забилось заполошно, гулко, отозвалось стуком сразу во всем теле.

- Ну? - нетерпеливо спросил Стефанович.

- По-моему, это они, - шепотом, - у него неожиданно пропал голос, проговорил Левченко, - вот блин! Точно они!

- Посмотри внимательнее!

- Они!

- Не ошибаешься?

- Они!

Колонна из трех фур с грохотом, поднимая высоким столбом поземку позади себя, прошла мимо осевшего на одно колесо "жигуленка" - Стефанович не сбавил скорость не то чтобы на какой-нибудь километр, а даже на метр.

Левченко обессиленно опустился на сиденье и дрожащей рукой стер пот, проступивший на лбу.

- Они, - проговорил он растерянно, - они, - приложил пальцы к трясущимся губам и повторил заведенно: - Они... Они...

Стефанович продолжал гнать машину. На громоздкой длинной фуре где попало не развернешься, одно неверное движение руля - и может закупориться все Минское шоссе, а разворачиваться надо было немедленно.

- Они... Они... - раз за разом неверяще твердил Левченко. Потянулся рукой к помповому ружью, лежавшему у него за спиной, на спальной полке кабины.