Валерий Поволяев - Семейный отдых в Турции (сборник рассказов)

Часы отдыха на речке Ликаве были блаженными. Они снились потом ветреными зимними ночами и Ольге Федоровне и Джульке, и им обоим хотелось вернуться в счастливое яркое лето, побыстрее пережить стужу и серые зимние дни, в которых так неуютно чувствует себя всякое живое существо.

Не будь таких дней в прошлом, душа заросла бы сорной травой, пусто было бы в ней, тихо и одиноко.

Когда же наступала прозрачная с медной звенью в деревьях осень, Ольга Федоровна с Джулькой ходили по грибы, за опятами. Они это дело тоже уважали. Обе действовали самостоятельно. Джулька находила какой-нибудь пенек, обсыпанный нежными тонконогими грибами, ложилась перед ним на живот, внимательно обследовала грибные заросли своими зоркими чистыми глазами, затем, собирая пузом подсохшие репьи и комочки, обползала пень кругом и, довольно урча, приступала к трапезе.

- Смотри, не схряпай какую-нибудь ядовитую поганку! - предупреждала её Ольга Федоровна, хотя могла и не предупреждать: Джулька в грибах разбиралась не хуже хозяйки, какой гриб чистый, а от какого все внутренности может вывернуть наизнанку.

В общем, по этой части Джулька могла кое-чему научить Ольгу Федоровну, и если бы умела говорить - обязательно прочитала бы ей лекцию. Но вот беда - Джулька говорить не умела.

Хозяйка и сама быстро находила грибное место и с какого-нибудь поваленного наземь березового ствола набирала полную сумку опят, с другого такого же - вторую сумку. Дальше, хорошо понимая, что больше двух сумок ей не унести, набирала и третью сумку. Глаза-то ведь завидущие. Потом, кряхтя, стеная, останавливаясь через каждые пятьдесят метров, хватала себя за поясницу. Джулька в такие минуты жалела Ольгу Федоровну, пыталась зубами подхватить сумку, чтобы помочь хозяйке, но боялась рассыпать грибы и лишь жалобно повизгивала, крутилась вокруг сумок, виляла хвостом и чувствовала себя несчастной.

Однажды она показала хозяйке цирковой фокус: встала на задние лапы во весь рост и правой передней лапой, как рукой, попыталась подцепить пакет за две плоские ручки, но поднять не смогла - не хватило сил. Джулька завизжала раздосадованно, задышала часто, искоса глянула на хозяйку: как та отнесется к её фокусу? Ольга Федоровна, уперев руки в боки и согнувшись, заломило поясницу - глядела на Джульку без улыбки, так серьезно, что Джулька испугалась и виновато замахала хвостом.

Глаза у Ольги Федоровны сделались влажными, она присела и прижала Джульку к себе, забормотала что-то растроганно. Джулька невольно поникла что-то не понравилось ей в хозяйкином голосе, в слезном тревожном бормотании, в надломленной фигуре...

Животные всегда чувствуют боль хозяев и стараются взять эту боль на себя, облегчить хозяйскую жизнь. Фактов, говорящих об этом, мы имеем предостаточно.

В писательском поселке Внуково был у меня сосед-прозаик. Мы жили в одном коттедже, на разных только этажах: я - на втором, он - на первом. У Славы иногда прихватывало сердце, скакало давление - в общем, здоровье было разношенное, но он не обращал на него внимания и вообще не жалел себя, писательский труд - штука тяжелая.

Единственной защитой, отводящей у Славы боль, был кот Мотька. Роскошный, пушистый, дымчатый, иногда, в пору весеннего цветения, он казался зеленым, с большими серьезными глазами и хвостом, вечно поднятым в небо, как труба парохода. Мотька очень хорошо отводил от хозяина боль, был настоящим врачевателем.

Однажды у соседа случился инфаркт, он загремел в военный госпиталь был он капитан-лейтенантом в отставке. В госпитале он довольно быстро поднялся и вернулся домой. А вот Мотька начал хиреть: то одно его стало допекать, то другое... И все болезни были человеческими. Потом Мотьки не стало.

Сосед тогда произнес с пронзительной горечью в голосе:

- Это Мотька вместо меня на тот свет ушел. Всю мою боль взял с собой.

Так и Джулька: она ясно почувствовала боль, хворь хозяйки, вывернула голову, носом ткнулась ей в щеку, преданно и тревожно лизнула в лицо.

- Ах ты, Джулька, Джулька, - тихо и благодарно пробормотала Ольга Федоровна, - Джулечка...

Кряхтя, поднялась, подобрала с земли сумки с грибами и поковыляла к зеленому, давно не ремонтированному строению станции, около которого в скверике одиноко стоял закапанный краской Ильич с сиротливо вытянутой рукой, будто чего-то хотел попросить.

На перроне темнели три или четыре угрюмые фигуры грибников - таких же добытчиков осенних опят, как и Ольга Федоровна с Джулькой, - дачный сезон кончался, лето уступало место осени и люди перестали ездить за город...

Вскоре Ольгу Федоровну положили в больницу. Поехала она туда сама, на трамвае, в сопровождении своей старшей сестры, Ирины Федоровны, - такой же мягкой, улыбчивой женщины, когда-то преподававшей в школе немецкий язык и за пятьдесят лет безупречной работы награжденной самым значимым в Советском Союзе орденом.

В палату Ирину Федоровну не пустили, она попрощалась с сестрой у входа в отделение - замусоренное, темное, пропитанное болью и духом тлена, приложила платок к глазам, попросила:

- Ты давай, Оль, побыстрее отсюда выбирайся!

- Постараюсь, - печально улыбнулась в ответ Ольга Федоровна. - У меня к тебе просьба: не забывай Джульку, ладно? Она собака умная, все понимает, временами вообще кажется, что у неё мозги и душа человека. Корми её, ладно?

- О Джульке не беспокойся, - проговорила Ирина Федоровна и, понимая, что творится внутри у сестры, какая там сейчас печаль, темень и слезная сырость, успокоила: - За Джулькой я присмотрю. - И добавила: - Как за самой собой.

Ирина Федоровна никогда никого не обманывала, просто не умела и, если что-то обещала, обещание обязательно выполняла.

Вечером, сразу же после больницы, она приехала на квартиру к Ольге Федоровне. Джулька поднялась со своего старого пуфика, подошла к ней, печально вильнула хвостом и опустила голову. Ирина Федоровна присела на корточки, хотела что-то сказать, но комок закупорил горло, на глаза навернулись слезы, и она лишь потрепала Джульку по загривку.

Ком в горле ширился, рос, шевелился, будто живой, Ирина Федоровна немо мотала головой и ничего не могла вымолвить. Из больницы, из отделения, куда попала Ольга Федоровна, пациенты обычно не возвращались.

Потом, отдышавшись немного, она прошла на кухню, опустилась на стул и долго сидела в каком-то странном онемении, понимая и не понимая, что с ней происходит. Джулька, также в печальном онемении, стояла напротив и смотрела на гостью.

- Ах, Джулечка! - наконец очнувшись, произнесла Ирина Федоровна, притянула собаку к себе.

Джулька не сопротивлялась, лишь подняла заплаканную морду и лизнула Ирину Федоровну в щеку.

- Поехали, Джулька, ко мне домой, - пригласила её Ирина Федоровна, вдвоем нам лучше будет. А? Станем вдвоем жить-поживать да хозяйку твою ожидать. - В голосе её послышалось что-то хлюпающее, сырое, но Ирина Федоровна этого не заметила, продолжала уговаривать: - Пока не вернется хозяйка. А вернется - заберет тебя. А, Джулька? - В тоне Ирины Федоровны появились заискивающие нотки. - Поехали, Джуленька!