Валерий Поволяев - Семейный отдых в Турции (сборник рассказов)

- Ы-ы-ы, - засипел напоследок Сергеев, не желая сдаваться, вскинул обе руки в сторону Ирины Евгеньевны, стремясь помочь ей - он не видел, что помогать Ирине Евгеньевне уже поздно, - но силы его были совсем на исходе.

Его убийца не ожидал, что человек будет так трудно прощаться с жизнью, взмок и выдохся, но на помощь квадратнолицему, привычно раздвигая губы в застенчивой улыбке, пришел Коронатов.

Вдвоем они додавили Героя Советского Союза - героя не существующего государства. Опустили Сергеева рядом с женой. Квадратнолицый отер рукою со лба мелкий горячий пот.

- Ну и задал жару дедок! Никогда бы не подумал, что он такой... семижильный.

- А по виду: дунь - упадет! - Коронатов с трудом перевел учащенное, с "шампанской" отрыжкой дыхание. - "Ах, как обманчива внешность!" воскликнул еж, слезая со щетки!

- У меня этих хануриков уже больше тридцати на счету, а если точно это тридцать второй, - квадратнолицый достал из кармана пачку "салема", закурил, - самый старый, может быть, но среди тридцати двух он может занять первое место.

Квадратнолицый покосился на лежащего Сергеева, словно бы опасался, что тот оживет, поднимется с пола, нападет сзади, отер большой, толстопалой рукой лицо, глянул на ладонь.

- Чуть пальцы себе сталькой не отрезал. Ты это, Корона, ты пошустри тут кое-где...

- Чего?

- Этот ханурик, говорят, совковым героем был, с золотой звездой... Это точно?

- Точно.

- Орденов у него небось - большая фура и маленькая тележка к ней.

- Не знаю, не видел.

- Ордена надо забрать. Звезда эта самая, совковая, говорят, из чистого золота отлита, среди орденов тоже есть золотые. Хозяевам они теперь не нужны - хозяева будут похоронены за счет фирмы. Ты знаешь, сколько стоит главный советский орден, Ленина который?

- Не-а.

- Шесть тысяч баксов.

- Слушай, а ведь у этого жмурика орденов Ленина, по-моему, два, Коронатов покосился на Сергеева и быстро отвел взгляд - смотреть на старика было неприятно - сизое, в черной сеточке мелких жилок лицо, наполовину перекушенный зубами окровяненный язык, багровая, в порезах, шея, стянутая сталькой: напарник его работал, как мясник. То ли дело - его, Ирина Евгеньевна выглядит, как живая, хоть одевай да в магазин, в очередь за колбаской. - Точно, два, мне об этом его жена говорила. И ещё у него есть английский орден с изумрудами, очень дорогой, они хотели его продать, но воздержались - памятный, мол, слишком...

- Вот этот памятный нам и надо отыскать, - жестко произнес квадратнолицый, - и все остальное тоже. Понял, Корона?

Отыскать ордена в квартире Сергеева было несложно - бесхитростный хозяин не имел ни схронок, ни потайных сейфов, ни ящиков с двойным дном в письменном столе, все ордена и медали он держал в старой обувной коробке.

Квадратнолицый быстро нашел коробку, подержал её в руке.

- Килограмма два с половиной будет. Полу у любого пиджака оборвет. Во наработал мужик, а!

- Ни хрена он не наработал. Родился нищим, нищим мы его и на тот свет спровадили. Когда трупы забирать будут, в конторе ничего не сказали?

- Вечером, когда же еще?

Они ещё некоторое время стояли и переговаривались о пустяках, человек с квадратным лицом и вежливый розовощекий Коронатов. Потом ушли.

Вечером Сергеева и Ирину Евгеньевну увезли из города, сбросили в лесочке недалеко от станции Внуково в старый водопроводный люк - там проходила магистраль, когда-то питавшая писательский поселок водой, но потом трубы её проржавели, сгнили, вода из кранов полилась, пахнущая уборной, и в поселок провели новый водопровод. От старого остались лишь бетонные гнезда, прикрытые сверху крупными чугунными крышками, очень скоро они заросли травой, сверху на них наплыла земля и все скрыла.

Одно из таких гнезд и стало последним приютом для Сергеева и Ирины Евгеньевны.

ИСПОЛКОМ ПАХАНА ЛЕХИ

Охота была тяжелой. Лазая за кабанами по оврагам и пущам, мы с моим напарником выдохлись окончательно, сбили себе ноги, но ничего не взяли - ни одного выстрела ни сделали. Кабаны по осени бывают очень спокойными, сытыми - зверь будет лежать в пяти шагах от охотника и охотник его не заметит, кабан умеет великолепно маскироваться, он будет лишь лениво следить одним глазом за человеком и даже не шелохнется. Вот если человек наступит на него - тогда заорет благим матом, вскочит, покажет страшные клыки, но напасть вряд ли нападет.

Зимой охотиться много легче, чем осенью. И, конечно же, для охоты на кабана нужна собака.

Один раз, правда, на нас выскочили четыре крохотные косульки с испуганными мордочками, но стрелять в них было нельзя. Запрещено. Косули завезены сюда для развода.

В общем, выдохлись мы с моим приятелем, художником Валентином Дмитриевичем Кузнецовым, донельзя, да вдобавок ко всему в вечернем сумраке заплутались в лесу и не смогли выйти к своей машине, что было совсем уж плохо: в машине, загнанной в осинник, и продукты находились, и горячее в термосах, и горячительное. В ней можно было и переночевать.

Того, что на нас могут напасть, мы не боялись: у нас было с собою оружие - пятизарядный "маверик" и семизарядный "ремингтон".

Плутали мы по лесу, наверное, часов до одиннадцати, а там Кузнецов, более глазастый, чем я, вдруг заметил среди черных стволов далекий огонек.

Похоже, сторожка. То ли лесника, то ли кто-то из заготовителей сосновой смолы заночевал в лесу... Мы дружно устремились к огоньку.

Это оказалась не сторожка лесника и не жалкая избушка заготовителя с крышей из старой заплесневелой дранки, а довольно большая усадьба из двух домов, обнесенная новеньким забором. Прямо дворец! Мы с Кузнецовым переглянулись.

И спасительных огоньков за забором, на которые мог бы сориентироваться заплутавшийся путник, было не один, а добрых полдюжины. На дворе побренькивали цепями две лобастые брехливые собаки. Мой спутник оживленно потер руки.

Наконец-то мы выбрались из черного, тоскливого и жуткого в ночную пору леса. Нас приняли приветливо, но проверили документы. Это у нас ни опасения, ни протеста не вызвало - время нынче такое, что не только доверяй, но и проверяй. Коротко, почти наголо остриженный, с узеньким лбом и острыми глазами парень, проверявший документы, невольно восхитился:

- Ты, гля, блин, журналист с художником к нам пожаловали. Как в телевизоре! - Он толкнул локтем квадратного краба, изучавшего наши удостоверения: - Пойди доложи шефу: что делать?

Тот что-то пробурчал себе под нос и исчез. Вернулся через несколько минут.

- Шеф велит звать к себе. Очень интересно ему познакомиться с журналистами.

Мы с Кузнецовым невольно переглянулись: выстраивается любопытный сюжет. А вообще, туда ли мы попали?

Шефом оказался симпатичный плотный человек средних лет, очень загорелый, будто только что вылез из-под пальмы в телеролике про "баунти", с сильной рединой на темени: волос осталось - пару раз дернуть, и все, дальше запас иссякнет, но самое главное в нем было не это. Улыбка. У этого человека была потрясающе добрая, притягивающая улыбка, которая явно выделяла его из других людей. К таким людям мы обычно обращаемся за помощью на улице, именно они становятся палочкой-выручалочкой. Редкостная улыбка, которая освещает добром все лицо.