Петр Северцев - Слабое место жесткого диска (сборник)

– Это неэффективно. Европейские формы работы и организации этой работы куда лучше. И пусть никто мне не говорит, что у нас в стране по-другому нельзя – все можно! Я же работала… Ладно, хватит. Ты меня конкретно спроси, чего тебе интересно.

– Как и что ты узнала такого, что тебя решили нейтрализовать?

– Ты представь себе ситуацию. – Она в задумчивости потерла ладонью лоб. – Сейчас подозревают каждого. В любой момент может взорваться бомба. И тогда все кинутся перегрызать друг другу глотки. Ты даже не представляешь, чем это чревато. А они это понимают. И хорошо, даже слишком хорошо. Поэтому и для красноярских, и для наших гораздо выгоднее, чтобы нашелся, и как можно быстрее, человек со стороны, который за все это отвечает… А я подошла на эту роль идеально. А, кроме того, Огородников внезапно прознал о моей осведомленности в его делах.

– Какой осведомленности? Откуда она бралась?

– Да у них все собрания, решающие разговоры проводились на моей базе, в помещениях, нередко с девочками. Разумеется, при них они болтали, особенно не стесняясь. А молодые, типа Паши, так и кидали понты: мол, вот какой я крутой. А девочки все это обсуждают. Я запретила им выносить мусор из избы, они строго наказывались за разглашение… но я-то могла спросить в любой момент. И всегда получала правдивый ответ. Да и сам Папаша…

– Сам Папаша? – почему-то удивился я, причем довольно глупо. Разумеется, Огородников пользовался своим положением, чтобы спать с кем ему вздумается и когда захочется из массажного салона; спал он, конечно, и с «Наташей».

– Он мужик самоуверенный, – покачала головой Валентина, вспоминая что-то из своей практики. – На женщин обращает внимание исключительно по определенному поводу. В делах их совершенно не представляет никем, кроме секретарш. Кем, собственно, я и была для него все пять лет. Обыкновенной помощницей. Конечно, с удовольствием выполняющей его прихоти и вполне естественные требования. А разомлевший мужик на любые откровения способен… Тем более мужик самоуверенный.

Он и представить себе не мог, что я веду почти дневниковые записи всех его высказываний и сравниваю, выискиваю, догадываюсь. И складываю все его намеки в единое целое. Работа была, что надо. Для меня это стало вроде как головоломкой, кроссвордом, который отгадывался по частям. Особенно помогали некоторые упившиеся до полной порнухи свиньи – из его охраны, просто «гости». Наконец, дошло до того, что они намеками общались в бане, пока девушки хлестали им спины, а я просто слушала и все понимала – и недосказанности, и иносказания, потому что знала реальные дела и людей, которые за всем этим стоят. И тогда я поняла, что пришла пора собрать действующий материал. Это было в несколько раз посложнее, но… Ты даже не представляешь, Валерий Борисович, – усмехнулась она, – как бывают неосторожны сильные мира сего, когда ожидают опасности и конкуренции с одной стороны, а о другой совсем не думают. Я исправно выполняла свою работу и одновременно фотографировала, снимала, записывала. Техники у нас в Доме хватало – некоторые клиенты любили повеселее и занимались совершенно киношными делами. От одного ретивого кинооператора я даже научилась со всем этим обращаться. Вот и пользовалась. У меня в архиве, который умещается в одном дипломате, почти двадцать видеокассет малого формата, на которых очень разные и интересные вещи… Там, кстати, есть и про областное руководство, и про почетных гостей области. Но это уже неважно… Ты просто прими как данность, что в результате всех моих «исследований» на пятый год работы с Огородниковым у меня было достаточно документально подтвержденного компромата на всю компанию.

– А ты не на ФСБ, часом, работаешь? – спросил я, не совсем шутя, потому что собрать такую «коллекцию» было делом нешуточным даже для опытного человека. Мужчины. Но вот женщины, Мадам…

– Я подумывала о том, чтобы продать документацию и обеспечить себе жизненный покой и достаток на всю оставшуюся старость, – улыбнулась Валентина. – Но к одним людям в искусстве, преступности и политике всегда клеятся другие, и это бесконечная цепочка. Одних посадят, а другие отомстят, и старость моя продлится недолго. Кроме того, – что самое главное, – я собирала эти документы не для нападения и даже не для шантажа. А просто ради самозащиты. Чтобы в трудный момент рассчитывать на защиту сильных мира сего… или от них.

– Миша твой об этом знает?

– Об этом не знает никто… кроме тебя.

– А как же об этом узнал Огородников?

– Не представляю. Но он точно узнал об этих документах – это единственное объяснение тому, как меня схватили и пытались увезти не по адресу. Я быстро просекла, что происходит, и хотела пырнуть своего телохранителя ножом – у меня был… Но мужик есть мужик. Вырвал, всю руку измял, сволочь. А чтобы я не орала на всю улицу, что меня похищают, попытался вколоть снотворного. Но – отбилась.

– И еще тебе очень повезло.

– А то как же. Повезло. Везения просто так не бывает. Оно дается тем, кто для этого что-нибудь делает. Вернее, не что-нибудь, а то, что нужно. Когда я била каблуками по голове водителя, я рассчитывала на аварию.

– Ладно, это уже не так важно, – прервал невоспитанный я, решая, что вспоминать о покушении и раздумывать о своей возможной участи Валентине совершенно не нужно. – Ты лучше объясни, что же тебе сейчас мешает воспользоваться этими самыми документами для защиты? Сказать, что они у надежного адвоката, вернее, у десяти-двадцати, и будут вскрыты тотчас после того, как на протяжении двух-трех суток от тебя не поступит никаких звонков. Или еще что-нибудь в этом роде. Если Огородников узнал об этих документах, он серьезно призадумается, прежде чем принимать ошибочные и слишком легкие решения!

– Да потому, – горько ответила Валентина, – что их у меня украли. И, похоже, это сделал ненаглядный Михаил… Я ведь была осторожна только с одной стороны, а вторую, самую близкую ко мне, прозевала.

– Понятно, – ответил я и погрузился в раздумья.

Что-то не давало мне покоя – какая-то зацепка, которая прозвучала в исповеди Валентины Павловны Крупской, несомненно, одной из самых умных и интересных женщин, которых я встречал на своем жизненном пути; эта зацепка не давала мне покоя. Почему-то мне казалось, что я знал наиболее вероятный путь, по которому Петр Аркадьевич Огородников мог получить информацию, которая заставила его обратить столь непочтительное внимание на Мадам Наташу. Где-то вдалеке, в каком-то полусне, в замутненном сором усталости сознании, моя память пыталась отыскать намек на понимание.

Это очень походило на deja vu, и безмерно меня раздражало.

– Ну и что ты надумал? – спросила Валентина, не вынеся и трех минут молчания, тем самым окончательно сбивая меня с ускользавшей мысли. Досадливо поморщившись, я повернулся к ней и пожал плечами, окончательно удостоверяясь, что ничего вспомнить не получается.