Владимир Бацалев - Убийство в «Долине царей»

— Зачем тебе цветы?

— Да так, понюхать.

— Не заслужила.

— Я и не служу, я на иждивении… Между прочим, утром позвонил какой-то хлюст и предложил вместе поужинать, но я не была уверена, что к вечеру проголодаюсь, и отказала, а теперь жалею: очень кушать хочется. Я сказала, что у нас умер Карлсон, который жил на крыше, и вечером похороны в подвале нашего же дома. Явка обязательна. Там на самом деле на чердаке какой-то бомж помер… Купи хоть банан.

— Откуда такая любовь к гадости? Ты же не мартышка!

— Ты тоже ешь печеную картошку, но почему-то не партизан. И вообще, перестань хамить. Герды из меня не выйдет, чтобы лить слезы на твою черствость, а из тебя Пигмалион просто никудышный.

— И ты не Измаил, чтобы брать тебя штурмом, а я — не Суворов, потому что по утрам не растираюсь мокрым полотенцем.

— Вот и договорились ни о чем.

— Где вчера была?

— Ничего героического я не совершила. Жизнь такая плотная, что в ней совершенно нет места подвигу.

— Но ты ни с кем подозрительным не встречалась?

— Слово девственницы!

— А позавчера где тебя носило?

— Ходила к отцу в шахматы играть. Только ничего не вышло. Он мне показывает, как конь ходит, а я не понимаю, я так не хочу. Я хочу, чтобы мой конь с его офицером встретился, чтобы они поговорили-поговорили по душам и съели друг друга.

— А мой брат патрон у отца из пистолета стащил и не сознается.

— Из какого пистолета?

— Я же тебе показывал.

— Бывает. Стащил и в костер бросил. У нас с тобой не братья, а пародия на счастливое детство. Но во всем виноват твой отец: нечего заряженные пистолеты по дому раскидывать. Хорошо еще в костер бросил, а не одноклассника пристрелил играючи.

— Может, и пристрелил. Он же не сознается. А твой брат куда сгинул?

— Его дед с бабкой на воспитание забрали. Он там и в школу ходит. Уже дневник с двойками закопал: то ли — как клад, то ли — чтобы в угол не ставили.

— Оба хороши.

— Пройдет. Просто оба в возрасте придурка: когда пишут матом в лифтах, режут дерматин в автобусах на заплатки, кидают яйца из окон — пакостят по мелочи.

— Это от избытка сил и отсутствия ума. Мы родителями пользуемся при удобном случае, а они эксплуатируют их терпение.

— Попользуешься ими! Как же!

— А с мамашей ты не помирилась?

— Еще чего! Последний раз я обещала купить ей смирительную рубашку на день рождения, сколотить конуру и рядом на цепь посадить поручика, чтобы одной не скучно было.

— Да плюнь ты на него.

— Неделю назад. Он к нам с цветами и тортом ночевать приперся. Я на него плюнула и выгнала, сказала: «Нечего из этого дома устраивать притон. Тут дети». А он опять лезет. Тогда я говорю: «Слушайте, даже полный кретин понимает, что укуси он психиатра, и ему не поздоровится».

— А мать что?

— Хотела, наверное, влепить мне пощечину, но испугалась, что получит в ответ. К тому же я сказала: «Раз ты теперь вбегаешь домой по ночам и сразу запираешься в ванной, значит, вы насобачились где-то поблизости, туда и идите, если совсем рехнулись».

— Жестока ты с ней.

— А что ее жалеть? Все детство на меня орала, если я сразу не засыпала. Разве что палец в водку не макала и меня не поила.

— Вот видишь, все не так плохо.

— До сих пор считает, что на обед детям хватит конфеток, на ужин — жвачки, завтракать необязательно. В доме шаром покати, а она под утро заявится из какой-то ночлежки и балдеет на кухне с сигаретой и чашкой кофе. Я, говорит, на работу устроилась и днем высыпаюсь. Интересно, где? Привыкла только брать и плакаться любовникам, какая она несчастная. Я отца понимаю. Зачем ему работать как проклятому? Чтобы выбрасывать в три раза больше на помойку? Мамаша обязана была при разводе вручить ему почетную грамоту.

— Я про такую любовь кино смотрел: у поручика комплекс Эдипа, а у нее — запоздалого материнства.

— Пусть на своих детях решает, раз завела.

— Так заводила она вас в застойные годы, а теперь перестройка, теперь вы — пройденный этап, с вами ей скучно и стыдно: вы одним существованием ей на старость намекаете. А тут новая любовь, новая жизнь.

— Какая там любовь! Я ее спрашивала. Вы, говорит, с отцом никогда меня не понимали, а Сушка понимает, он меня жалеет, он видит, как мне трудно. Правильно отец его зовет: кобель-утешитель. Сама предала и променяла отца, а теперь еще и поносит везде. Ясное дело, чем он подлее, тем более оправдана и ее подлость по отношению к нему. А что, мол, ей, несчастной, осталось делать? А то, что она меня без отца оставила, — ей наплевать. А кому я еще нужна? Кто меня вырастил? Кто за меня потом заступится?

— А твой отец в браке гулял налево?

— Откуда мне знать! Но если он когда-нибудь делал ее рогоножкой, я только рада. Почему он из-за ее прыти должен уходить из дому? Сама бы взяла гардероб и катилась восвояси к поручику и его жене с ребенком. Совсем рехнулась: засыпает с мыслью, что день прошел зря, так как ни один мужик не сделал ей подарков, и просыпается в тоске — как бы не повторился вчерашний.

— Так поговори с ней серьезно.

— А то я молчу! Бьюсь, как вобла об стол, и хоть бы что изменилось. В конце концов, дождется она от меня какого-нибудь поступка. Еще не все потеряно и не все средства найдены. С отцом мы непобедимы.

— А история с дуэлью кончилась?

— Почти. Вчера я ходила к Цементянникову.

— Ну и что?

— Да так, обычно.

— Ну что он спрашивал?

— Пустое спрашивал. Про тебя, например. Сказал, что, будь на двадцать лет помоложе, непременно влюбился бы в меня, а в своем возрасте сильно жалеет, что я не его дочь.

— Прости меня, не могу больше молчать, как Цементянников: я уже люблю тебя.

— Не прощу и награжу ответным чувством за то, что ты пожадничал банан и я не стала мартышкой… А вот руки распускать во все стороны не стоит, тебе, как военнообязанному, полагается держать их по швам. Вот вылетишь из института за неуспеваемость, сразу поймешь, какое счастье держать руки в карманах. И вообще, бери пример с моего соседа: он утверждает, что первый раз поцеловал жену, когда у них дочь родилась. Он хотел назвать ее Моссовета, а ему не разрешили, потому что такого имени нет. Как нет? А театр имени Моссовета?.. Но ты прежде времени не расстраивайся. Я тебя еще немножко помучаю, а потом пойду за тобой на край света…

— Тогда вызовите сюда хирурга Безбольникова, если завели такие строгие порядки.

— А вот он сам спускается.

— Что с тобой опять? Кровь пошла горлом? Осложнения? Взял бы машину!.. С ума сошел! Подчиненные кругом. Отпусти. У меня халат стерильный.

— Если я скажу Цементянникову, что ты спишь с моей женой, что вы хотели и хотите меня убрать, и предъявлю доказательства?

— Сначала подотрись ими, шантажист. Ты в институте тоже сожительствовал с женой Гришки Отфонарева тайно, хотя об этом все знали. Он же не убил тебя в разгар комсомольского собрания. А стоило самому лопухом зацвести, сразу высокой моралью проникся. Да кусок не по горлу! Или у тебя от физической потенции нравственное перерождение наступило и ты искренне решил помочь следствию, которое давно похоронили?