Гильермо Родригес Ривера - Четвертый круг

Обменявшись коротким и крепким рукопожатием, Двадцатка и его знакомый перешли на другую сторону улицы и зашагали в направлении Центрального парка. Погода прояснилась. Эгоскуэ не двинулся с места, но весь напрягся. Он увидел, как оба направились к скамейке, уселись лицом к Прадо и завели о чем-то разговор.

Проговорили они минут двадцать. Эгоскуэ не сводил с них глаз и, хотя не мог их слышать, догадывался, что Двадцатка рассказывал что-то очень интересное для обоих. Приятель слушал очень внимательно и серьезно. Наконец они поднялись. Эгоскуэ взглянул на часы: было без шести минут шесть. Снова начало накрапывать.

Двадцатка и его знакомый пересекли Прадо и нырнули в галерею перед гостиницей «Инглатерра». Эгоскуэ тоже перешел Прадо и двинулся было к Капитолию, но потом свернул в сторону и вышел к театру имени Лорки. Он постоял у почтамта, закурил и пошел вдоль галереи. Дойдя до угла кабаре «Насьональ», он остановился и как бы между прочим бросил взгляд на пиццерию на противоположном углу, всего в нескольких метрах от него.

У входа в пиццерию стояло человек пять-шесть. Двадцатка и его спутник пристроились в хвост очереди, продолжая оживленно разговаривать. Эгоскуэ прикинул, что они пробудут в пиццерии не меньше получаса, и решил позвонить Сьерре.

Телефонная будка была в нескольких шагах от него, на другой стороне улицы Сан-Рафаэль, но он медлил. Дело было в том, что, перейдя улицу, он терял своих подопечных из виду.

Как быть?

Наконец он решился. Быстро перебежал улицу и влетел в будку. Сьерры на месте не оказалось. Ему ответил глуховатый голос Кабады, и Эгоскуэ торопливо обрисовал ситуацию. Кабада сказал, что через пятнадцать минут приедет, а до той поры Эгоскуэ не должен спускать с них глаз.

Агент вернулся на угол. Сердце у него екнуло: перед входом Двадцатки с приятелем уже не было.

И тут он сделал то, чего никак нельзя было делать: бросился к пиццерии, остановился в дверях и с тревогой оглядел помещение, полное людей. Он сразу заметил их: оба сидели у стойки в глубине зала, их еще не обслуживали. Беспокойство на его лице тут же сменилось скучающим выражением. Эгоскуэ словно прикидывал, стоит ли зайти сюда поесть, пробежал глазами вывешенное на Дверях меню, почесал в затылке, повернулся и пошел к перекрестку, закуривая сигарету.

Через десять минут появился Кабада и остановился рядом с ним. Сержант переоделся и был теперь в плаще песочного цвета, с вечерней газетой под мышкой. Вытащив пачку «Вегерос», он попросил у Эгоскуэ огня и, прикуривая, шепнул:

– Все в порядке?

– Да, они там, – взглядом показал Эгоскуэ.

Как раз в эту минуту Двадцатка и человек со шрамами на голове вышли из пиццерии. Эгоскуэ сделал знак Кабаде, едва заметно кивнув в их сторону. Они подождали, пока парочка не подошла к Сан-Рафаэлю, а затем направились за ними.

И вот уже больше двадцати минут они медленно шли по Прадо – так же медленно, как те, за кем они следовали. Оставалось всего два квартала до Монте. Эгоскуэ посмотрел на часы: было двадцать семь минут седьмого. Начинало темнеть.

Роман положил диапозитив на стеклянную панель ретропроектора, и на белом экране возник овал. Один только контур довольно широкого лица.

Вики кинула взгляд на Романа, потом повернулась к экрану и вгляделась в этот контур.

– Может быть, немного поуже, – произнесла она наконец.

Роман молча порылся' в коробке и, вынув новый диапозитив, вставил его в аппарат.

– Похоже?

Девушка отозвалась не сразу.

– Да… Пожалуй, – сказала она нерешительно и тут же уныло прибавила: – Мне кажется, ничего из этого не выйдет. Я же видела его всего раза два.

Роман сделал вид, что не расслышал, и мягко повторил:

– Похоже?

– Приблизительно, – отозвалась Вики. – Вот только… не знаю, может, более суженное книзу, а вверху пошире и скулы чтобы побольше выдавались.

Один за другим появлялись на экране овалы разных лиц, пока Вики вдруг не воскликнула:

– Как это, лейтенант! Точно как это!

Лицо на экране действительно сужалось к подбородку, но все же было довольно круглым и широким.

– Хорошо, – сказал Роман, – перейдем теперь к носу. Помнишь, какой у него нос?

– Как будто, – ответила Вики, – немного крючком и в то же время приплюснут… Вроде как у боксера.

Роман положил еще один диапозитив на стеклянную панель: на лице вырос длинный крючковатый нос.

– Этот не годится, верно? – Роман убрал диапозитив, прежде чем Вики ответила, вновь поискал в коробке и, найдя наконец то, что требовалось, вставил целлулоидный квадратик в аппарат.

– Может быть, такой?

– Такой, – отозвалась заметно приободрившаяся Вики. – В точности такой.

Эгоскуэ не спускал глаз с обоих мужчин, шедших впереди него. Они больше не разговаривали. Теперь они молча и сосредоточенно шагали, поеживаясь от холода.

Эгоскуэ не знал всех подробностей дела, но того, что он знал, было достаточно, чтобы задаться вопросом: был ли Двадцатка тем человеком? Имел ли он отношение к убийству сторожа? Пока было очевидно одно: он приятель юноши, которого нашли убитым близ Санта-Фе. Бесспорно и другое: он преступник, правонарушитель, антиобщественный элемент, дважды побывал в заключении. Однако, если он именно тот, значит ли это, что косолапый крепыш со шрамами на голове его сообщник? Или они встретились случайно?

Эгоскуэ при всем желании трудно было назвать нетерпеливым. Он ценил хладнокровие (поэтому предпочитал работать с Кабадой, который был щедро наделен этим качеством) и знал, что в его работе важно оказаться не только в нужном месте, но и в нужный момент. Преждевременные действия почти так же бесполезны, как и запоздалые. Стало быть, «пусть веревочка разматывается», как любит говорить лейтенант Роман, главное – не упустить ее конец.

Этим как раз и занимались пасмурным зимним вечером в половине седьмого сержант Хулиан Эгоскуэ и Мануэль Кабада: следили за разматывающейся веревочкой, надеясь, что она выведет их в нужное место.

Прошли через парк Фратернидад. Эгоскуэ гадал, повернут ли Двадцатка и его приятель в сторону Монте или так и будут петлять по Старой Гаване. Ему бы очень хотелось задать этот вопрос Кабаде.

Но тут случилось непредвиденное.

Кабада и Эгоскуэ заметили это почти одновременно: худой долговязый мулат, поравнявшись с Двадцаткой и его приятелем, приветствовал их весьма необычным образом. Собственно, это было не столько приветствие, сколько предупреждение. «За тобой следят» – вот что означали приподнятые брови и глаза, которые вдруг Широко раскрылись вслед за дружеским жестом.

Мулат прошел, едва не задев Эгоскуэ и Кабаду, и пересек улицу. Но Эгоскуэ успел увидеть его быстрый взгляд, кинутый украдкой на Кабаду: мулат узнал сержанта. Видимо, песочный плащ, синие брюки и газета под мышкой были недостаточной маскировкой, и опытный преступник узнал сотрудника полиции. Возможно, они уже встречались.