Виктор Пронин - Банда - 4

Разговаривая с ней по телефону, Андрей убедился, что на этот раз голос и выражение лица на фотографии как бы совпадали, это был один человек, во всяком случае, ему хотелось в это верить. И лицо ему понравилось, и голос женщины. Это были далеко не те эротические всхлипы, потрясшие его недавно каким-то своеобразным беспределом.

Часы показывали без пяти восемь.

Надя уже могла бы и появиться, но ее не было или же она присматривалась к нему со стороны. Несколько раз Андрей обеспокоенно оглянулся, возникло смутное ощущение, будто за ним кто-то наблюдает. Но нет, все было спокойно, никто не обращал на него внимания. На скамеечке мужички разливали в пластиковые стаканчики водку, а между ними на мятой газете лежала нехитрая закуска - хлеб, нарезанная колбаса, луковица. Эти вообще никого не замечали вокруг и наслаждались весной, как они ее понимали. Прошли мимо парень с девушкой, молчаливые и насупленные, явно недовольные друг другом. Неторопливо проковылял седой старик с палочкой. Распахнутый плащ позволял желающим видеть десятки медалей на его груди - они тихо позвякивали, и звук этот вызывал жалость, только жалость.

Дойдя до конца сквера, до самой проезжей части, Андрей уже повернул в обратную сторону, к универмагу, как вдруг его остановил возглас.

- Эй, мужик! - раздалось за спиной. По каким-то признакам мы всегда понимаем, что окликают именно нас, хотя не произносится при этом ни имени, ни фамилии.

Андрей оглянулся. На дороге стояла какая-то иномарка, как ему показалось, достаточно потрепанная. Возле нее возились не то двое, не то трое незадачливых пассажиров.

- Вы ко мне? - уточнил Андрей.

- Помоги толкнуть... Что-то мы засели тут некстати... Час уже толчемся...

- А что у вас? - Андрей подошел. Все дверцы машины были распахнуты, возле заднего колеса лежал домкрат, тут же валялся в грязи насос. Грузный водитель судорожно двигал рычагами, нажимал педали, вертел головой, но усилия его были тщетными. Едва Андрей подошел к машине, как один из пассажиров, зайдя сзади, со спокойной неторопливостью опустил кулак ему на голову. Удар был не слишком сильный, но неожиданный. Потрясение продолжалось секунд пятьдесят, не больше, но этого времени хватило, чтобы затащить Андрея в салон, подобрать инструменты с земли, захлопнуть дверцы и рвануть с места. Когда Андрей пришел в себя, то увидел, что сидит на заднем сиденье, зажатый с двух сторон мощными телами похитителей, а водитель, наклонившись к рулю, ведет машину по ночному уже городу.

- Спокойно, дружок, спокойно,- проговорил один из амбалов, увидев, что Андрей пришел в себя. Тот дернулся и только тогда увидел, что на руках у него наручники.

- Куда едем? - спросил он.

- Тут недалеко... Скоро будем на месте.

- А как понимать?

- Какой-то ты любопытный... Всему свое время. Сиди молча.

Первое, что пришло Андрею в голову - его с кем-то спутали. Но он тут же отверг это объяснение. Так не бывает, так не делается. Кто знал, что в восемь часов он будет в сквере? Знали два человека - Пафнутьев и Надя. Пафнутьев отпадает, он не стал бы так развлекаться. Надя... Вот это уже близко. "Она же "фокусница",- подумал Андрей.-Да, все ты, парень, учел, кроме одного - твоя красавица работает в фирме "Фокус". Ты думал, главное то, что она женщина. Нет, главное в том, что она "фокусница". И ради какого-то воздыхателя не станет... Господи, да ничего она не станет делать ради воздыхателя. И твоя ошибка, Андрюшенька, заключается в том, что ты, по тупости своей, по самонадеянности, решил, что Наденька обрадуется, услышав рассказ подруги о твоем визите. А она вовсе даже не обрадовалась, наоборот, она испугалась, насторожилась. Наверняка с кем-то посоветовалась и звонка ждала вовсе даже не в девичьем трепете. Если и екнуло ее сердечко, то опять же не потому, что услышала твой взволнованный голос, Андрюшенька, не потому".

И еще об одном подумал Андрей, вернее, не столько подумал, сколько вспомнил, выстроился у него перед глазами не очень длинный, но достаточно убедительный ряд - Чувьюров с шилом в сердце, Самохин с головой в тисках, ребенок, который никак не может проснуться... Опять же рука в холодильнике... На какую-то секунду мелькнуло лицо возбужденной кудлатой колдуньи, но уже фоном, колдунья выпадала из этого зловещего ряда, хотя как знать, как знать...

Андрей откинулся назад, на мягкую спинку сиденья, закрыл глаза, лишь изредка приоткрывая их, чтобы следить за дорогой, чтобы знать хотя бы, где он находится, куда его везут.

"Так, Андрюшенька, все это очень печально. Соберись, дорогой, соберись, как ты еще не собирался, потому что никогда смерть твоя не была так близка. Это нужно знать совершенно твердо. Ты попал в руки к ребятам, которые если и оставляют следы, то лишь в виде отдельных частей человеческого тела. Не так уж много ты знаешь, не так уж опасен, а хлопнут тебя по единственной причине сделать серьезное предупреждение Пафнутьеву. Получит он твою непутевую голову в авоське, утром, у двери... То-то удивится. Подумает - чья это голова валяется у моего порога? Ба, да это Андрюшенькина голова! Здравствуй, Андрюшенька!

Соберись, Андрей, соберись.

Вспомни своего учителя, китайца Чана, вспомни, Андрей, все вспомни - его глаза, фигуру, голос, движения. Вспоминай, вспоминай и набирайся его силы и спокойствия, его страшного в своей невозмутимости гнева. И еще: Чан видел невидимое, общался с мертвецами, знал прошлое и будущее... Ты был рядом, ты не мог ничего от него не взять. Ты взял, Андрей, и ты тоже можешь... Ты можешь, все можешь! Их трое, пусть пятеро, это не имеет значения, пусть семеро...

Соберись, дорогой, соберись".

Андрей и в самом деле почувствовал, как по телу пробежал озноб, какая-то изморозь на секунду охватила его и тут же наступил жар, но тоже ненадолго. Он ощутил каждую клеточку своего тела, каждый палец, мышцу. Тело сделалось по-кошачьи податливым, обмякшим.

Но Андрей знал, чувствовал - наступила высшая степень готовности. Его отчаянные призывы к самому себе, к китайцу Чану, к его тени, к теням близких людей, которые ушли, но оставались рядом, были услышаны.

Андрей полулежал с закрытыми глазами, а когда открыл их, столкнулся взглядом со Светой, с ее чуть сонным, шалым, влюбленным взглядом, каким смотрела она на него в самые счастливые их дни, в самые счастливые, давние, невозвратные дни...

"Почему ты не касаешься меня? - прозвучал в машине ее голос.- Почему ты не говоришь, что я красивая?" - спросила Света, и это не было бредом. Чувствуя боль от наручников, вслушиваясь в рев мотора, в гул ночной улицы, среди всего этого шума он сумел различить, выделить ее голос. Он звучал даже чуть сильнее, чем Света обычно говорила, она хотела перекричать посторонние звуки, чтобы он услышал ее.