Гастон Леру - Призрак Оперы

Бедное, невинное дитя!

Она нигде не показывалась, и виконт де Шаньи напрасно искал с ней встречи. Он написал ей, прося позволения навестить ее, и уже отчаялся ждать ответа, когда однажды утром получил такую записку:

«Сударь, я вовсе не забыла того маленького мальчика, который выловил мой шарф в море. Я должна написать вам об этом сегодня, когда уезжаю в Перрос, ведомая священным долгом. Завтра годовщина смерти моего бедного отца, которого вы знавали и который так любил вас. Он похоронен там вместе со своей скрипкой, на кладбище, окружающем маленькую церковь, у подножия холма, где мы играли детьми, рядом с той дорогой, где мы, повзрослев, в последний раз простились друг с другом».

Прочитав записку Кристины, виконт де Шаньи схватил расписание поездов, поспешно оделся, написал несколько строк, которые камердинер должен был передать старшему брату, и вскочил в карету, доставившую его к вокзалу Монпарнас. Однако на утренний поезд он опоздал.

Рауль провел ужасный день и успокоился только вечером, когда устроился в своем вагоне. Всю дорогу он перечитывал записку Кристины, вдыхая запах ее духов и воскрешая нежный образ своей юности. Тяжелая ночь прошла в горячечном сне, началом и концом которого была Кристина Даэ. Уже рассвело, когда Рауль приехал в Ланьон. Единственным пассажиром он сел в дилижанс, отправлявшийся на Перрос-Гирек. На его расспросы кучер ответил, что накануне вечером молодая женщина, похожая на парижанку, попросила отвезти ее в Перрос и сошла у постоялого двора под названием «Солнечный закат». Она приехала одна, без провожатых. Рауль глубоко вздохнул. Наконец-то в этой мирной тиши он может спокойно поговорить с Кристиной. Он любил ее до беспамятства. Этот юноша, объехавший мир, оставался чист, как девушка, никогда не покидавшая материнского дома.

Приближаясь к предмету своей любви, он перебирал в памяти историю маленькой девочки-шведки, ставшей певицей.

Когда-то в маленькой деревушке в окрестностях Упсаала жил крестьянин с семьей, он в течение недели возделывал свое поле, а по воскресеньям пел на аналое в церкви. У крестьянина была дочка, которую он еще до того, как она научилась читать, научил разбирать нотную грамоту. Сам того не сознавая, папаша Даэ был великим музыкантом. Он играл на скрипке и считался лучшим деревенским скрипачом во всей Скандинавии. Слава его росла, его постоянно приглашали на свадьбы и праздники. Матушка Даэ умерла, когда Кристине шел шестой год. Вслед за тем отец, который любил только свою дочь и свою музыку, продал свой участок земли и отправился искать счастья в Упсаалу. Но нашел там только нищету.

Тогда он возвратился в деревню и начал странствовать по ярмаркам, наигрывая скандинавские мелодии, а дочь, никогда не расстававшаяся с ним, с восторгом слушала его скрипку или пела под нее. Однажды на ярмарке в Лимби их обоих услышал профессор Валериус и отвез в Готенбург. Он утверждал, что отец — первый скрипач в мире и что у дочери задатки великой певицы. Он позаботился о том, чтобы ребенок получил должное воспитание и образование. Девочка восхищала всех окружающих своей красотой, грацией и жаждой знаний. Когда профессору Валериусу потребовалось уехать во Францию, он взял с собой Даэ и Кристину, с которой госпожа Валериус обращалась, как с дочерью. А вот отец девочки, оторванный от родины, затосковал не на шутку. В Париже он никуда не выходил. Он жил будто во сне, который разделяла с ним только его скрипка. Целыми часами он сидел в комнате вместе с дочерью, и тогда в доме слышались печальные звуки скрипки и тихое пение. Иногда госпожа Валериус приходила послушать их за дверью, вздыхала, смахивала слезу и на цыпочках возвращалась к себе. Она тоже тосковала по синему скандинавскому небу.

Папаша Даэ приходил в себя только летом, когда все семейство уезжало в деревню, в Перрос-Гирек — глухой бретонский уголок, который в ту пору был почти неизвестен парижанам. Он полюбил здешнее море, потому что оно напоминало ему родную северную синь, и, сидя на прибрежном песке, наигрывал самые печальные напевы и уверял дочь, что море замолкает и слушает их. Потом у него появилась новая причуда.

Во время сельских праздников он, как когда-то на родине, брал скрипку и, спросив разрешения у госпожи Валериус, уводил свою дочь из города на несколько дней. Они дарили музыку жителям самых бедных деревушек и спали в сараях, отказываясь от кроватей на постоялых дворах, забираясь в солому и прижимаясь друг к другу, как в те времена в Швеции, когда были бедны.

Одеты они были довольно прилично, отвергали протягиваемые им монеты, не просили милостыню, и слушатели никак не могли понять поведение этого скрипача, бродившего по дорогам с маленькой прелестной девочкой с ангельским голосом, и ходили за ним из деревни в деревню.

Как-то раз городской мальчик, гулявший со своей гувернанткой, заставил ее проделать долгий путь, потому что никак не мог решиться покинуть девочку, чей голос, такой нежный и чистый, заворожил его. Так они пришли к бухточке, которая называется Трестару. В то время там были только небо, море и золотой песок. Еще там дул сильный ветер, который сорвал шарф Кристины и унес его в море. Кристина закричала, вскинула руки, но легкий лоскут уже колыхался на волнах далеко от берега. И тут Кристина услышала мальчишеский голос:

— Не волнуйтесь, мадемуазель, я достану ваш шарф.

Она увидела мальчика, который бежал к ней, несмотря на крики и протестующие возгласы одетой в черное женщины. Мальчик прямо в одежде бросился в воду и достал шарф. Дама в черном никак не могла успокоиться, а Кристина радостно засмеялась и поцеловала мальчика. Это был виконт Рауль де Шаньи. В то лето он гостил у своей тетки в Ланьоне. С той поры они встречались почти каждый день и играли вместе. По просьбе тетки и по совету профессора Валериуса добрейший папаша Даэ согласился давать уроки игры на скрипке юному виконту. И Рауль полюбил те же напевы, которые с детства питали душу Кристины.

Их детские мечтательные сердца сладко замирали, когда они слушали невероятные истории, старые бретонские сказки, которые им приходилось выпрашивать под дверями, как нищим: «Мадам, расскажите, пожалуйста, еще что-нибудь». А какая старая бретонка не видела хотя бы раз в жизни, как танцуют эльфы и феи в вересковых зарослях при свете луны?

Но самое интересное происходило в сумерках, в мирной тишине, после того как солнце опускалось в море и папаша Даэ садился возле них и негромким голосом, будто боялся спугнуть воскрешаемые им призраки, рассказывал красивые, убаюкивающие или страшные легенды северных стран. Иногда они были прекрасны, как сказки Андерсена, иногда печальны, как песни великого поэта Рунеберга. Когда он умолкал, дети просили: «Еще!»