Гастон Леру - Призрак Оперы

Однако с каждым днем тревога его возрастала, и в конце концов он начал беспокоиться всерьез, не находя ее имени в программе. Однажды во второй половине дня он зашел в театр справиться о причине отсутствия Кристины Даэ и нашел обоих директоров в удрученном состоянии. Их не узнавали даже близкие друзья: с пустыми глазами они слонялись по театру, понурив головы, нахмурив брови, словно преследуемые какой-то неотвязной мыслью.

Падение люстры повлекло за собой большие неприятности, но оба — Моншармен и Ришар — дружно избегали всяческих разговоров на эту тему.

Следствие пришло к выводу, что это был несчастный случай, что износилось подвесное устройство, что следить за этим должны были еще бывшие директора, хотя и с нынешних ответственность за катастрофу не снималась.

Следует заметить, что Ришар и Моншармен сильно изменились за это время, выглядели чрезвычайно рассеянными и загадочными, и некоторые стали подозревать, что господ директоров потрясло нечто более ужасное, чем падение люстры.

И вообще все в театре были какие-то раздраженные и нетерпеливые, что, пожалуй, не относилось только к мадам Жири, которая снова исполняла свои обязанности. Так что можете себе представить, как встретили виконта де Шаньи. Ему коротко ответили, что мадемуазель Даэ в отпуске. Шаньи спросил, сколько времени он продлится. И ему ответили, что это неизвестно и что девушка попросила отпуск по состоянию здоровья.

— Так она больна! — вскричал он. — Что с ней?

— Мы ничего не знаем.

— Разве вы не посылали к ней врача?

— Да нет, она, собственно, и не просила, и так как мы ей доверяем, то поверили на слово.

Все это показалось Раулю весьма странным; он вышел из Оперы во власти самых мрачных дум и решил во что бы то ни стало справиться о Кристине у госпожи Валериус. Он не забыл, что в своем письме Кристина решительно запрещала ему предпринимать любые попытки с ней увидеться, но все, что он видел на кладбище в Перросе и слышал за дверью артистической уборной, все, что рассказала ему Кристина в дюнах у моря, указывало на то, что здесь не обошлось без сознательного вмешательства каких-то неведомых сил, в которых, на его взгляд, было столько же дьявольского, сколько и человеческого. Экзальтированное воображение девушки, ее чистая нежная душа, непритязательное воспитание, состоявшее главным образом из сказок и легенд, постоянные думы об умершем отце и прежде всего то экстатическое состояние, до которого доводила ее музыка, — стоит только вспомнить сцену на кладбище! — все это, как казалось Раулю, должно было стать благоприятной почвой для происков какого-нибудь коварного и бессовестного человека. Но чьей жертвой стала Кристина Даэ? Этот вполне естественный вопрос не давал покоя Раулю, когда он спешно отправился к госпоже Валериус.

Виконт был в душе поэт, любил музыку в самых заоблачных ее проявлениях, ценил старые бретонские сказки, в которых танцуют волшебные существа, а больше всего любил он эту маленькую северную фею — Кристину Даэ; но в сверхъестественное он верил только настолько, насколько этого требовала от него христианская религия. Самая фантастическая история в мире не могла заставить его забыть о том, что дважды два будет четыре.

Что он узнает от госпожи Валериус? Он весь дрожал при одной мысли об этом, когда звонил в дверь маленькой квартирки на улице Нотр-Дам де Виктуар.

Ему открыла горничная, та самая, что в тот памятный вечер вышла из артистической уборной Кристины; она ответила, что хозяйка больна, лежит в постели и никого не принимает.

— Передайте ей мою визитную карточку.

Ждать пришлось недолго. Горничная вернулась и провела его в небольшую, довольно мрачную гостиную, будто наспех обставленную скромной мебелью, где на стенах напротив друг друга висели два портрета — профессора Валериуса и отца Даэ.

— Мадам просит прощения у виконта, — сказала служанка. — Она может принять вас только в своей комнате, потому что ей трудно ходить с ее больными ногами.

Минуту спустя Рауль вошел в комнату, где было почти совершенно темно, но он сразу различил в полумраке доброе лицо покровительницы Кристины. Волосы госпожи Валериус совсем побелели, но глаза остались молодыми; более того, никогда прежде ее взгляд не был таким чистым и по-детски доверчивым.

— Господин де Шаньи! — радостно проговорила она, протягивая к юноше обе руки. — Ах, само небо посылает вас к нам! Теперь мы сможем побеседовать о ней.

Последние слова довольно мрачно прозвучали для Рауля, и он тут же спросил:

— Мадам, где Кристина?

— Так ведь она со своим добрым гением, — спокойно ответила старушка.

— Каким еще добрым гением? — вскричал бедный Рауль.

— С ангелом музыки.

Потрясенный виконт де Шаньи рухнул на ближайший стул. Выходит, Кристина с ангелом музыки! Госпожа Валериус со своей постели улыбнулась ему, приложив палец к губам, призывая к молчанию. И добавила:

— Только не следует никому говорить об этом.

— Можете на меня рассчитывать, — ответил Рауль, сам не соображая, что говорит, потому что мысли его о Кристине, и без того беспокойные и разрозненные, путались все больше и больше, и ему показалось, что комната начинает кружиться вокруг него и этой славной женщины с седыми волосами, с глазами цвета бледно-голубого неба… «Можете на меня рассчитывать…»

— Знаю, знаю, — снова заговорила она с доброй улыбкой. — Подойдите же поближе, как тогда, в детстве. Дайте мне ваши руки, как в прошлый раз, когда вы прибежали рассказать мне историю маленькой Лотты, которую услышали от папаши Даэ. Знаете, месье Рауль, я вас очень люблю. И Кристина тоже вас любит.

— …Она меня любит, — вздохнул юноша, с трудом собирая воедино свои мысли, путавшиеся теперь вокруг «доброго гения» госпожи Валериус, «ангела», о котором как-то уклончиво и загадочно говорила Кристина, о мертвой голове, увиденной, будто в кошмарном сне, на ступенях алтаря в Перросе, а также о Призраке Оперы, чье имя он услышал однажды за кулисами от машинистов сцены, припоминавших таинственную гибель Жозефа Бюкэ. — Откуда вы знаете, мадам, что Кристина любит меня? — тихо спросил он.

— Да она целыми днями только и говорила, что о вас!

— Правда?.. А что она говорила?

— Что вы объяснились ей в любви.

И старушка расхохоталась, обнажая свои удивительно сохранившиеся зубы. Рауль поднялся, и на его покрасневшем лице изобразилось страдание.

— Вы куда? Ну садитесь же. Неужели вы собираетесь уйти вот так, сразу? Не сердитесь, бога ради, что я смеюсь, и простите меня… В конце концов, не ваша вина, что так получилось. Ведь вы же думали, что Кристина свободна…

— Разве Кристина обручена? — спросил несчастный Рауль.

— Да нет же, нет! Вы знаете, что Кристина не может выйти замуж, даже если бы захотела.