Гастон Леру - Призрак Оперы

Крик режиссера раскатывался в подвалах подобно звуку барабана, но Моклер не отвечал.

Мы уже говорили, что одна дверь выходила на маленькую лестницу, которая поднималась со второго подвального этажа. Комиссар толкнул ее, но она не поддалась.

— Глядите-ка! Я не могу ее открыть, господин режиссер. Она всегда открывается так туго?

Режиссер, сильно надавив плечом, открыл дверь и тут же испуганно вскрикнул, увидев, что ее держало:

— Моклер!

Вслед за комиссаром подбежали остальные, участвовавшие в обходе театра.

— Несчастный! Он мертв! — простонал режиссер.

Комиссар Мифруа, который никогда и ничему не удивлялся, уже спокойно наклонился над массивным неподвижным телом.

— Нет, — буркнул он. — Он мертвецки пьян! А это совершенно разные вещи.

— Такое с ним в первый раз, — заявил озадаченный режиссер.

— Тогда ему дали наркотик.

Мифруа поднялся, сошел вниз по ступеням и крикнул:

— Смотрите!

При свете красного осветительного фонаря они увидели под лестницей еще два тела. Режиссер узнал помощников Моклера. Мифруа ощупал их.

— Спят, — констатировал он. — Странно, очень странно. Нет никаких сомнений, что в осветительной кто-то побывал, и этот «кто-то» был сообщником похитителя. Однако что за глупая идея похищать артистку прямо со сцены. Или я ничего в этом не смыслю, или в этом нет никакой логики… Пусть пошлют за театральным доктором!.. Странное, очень странное дело, — еще раз повторил Мифруа.

Потом повернулся в сторону комнаты и обратился к собеседникам, которых ни Раулю, ни Персу не было видно.

— Что вы на это скажете, господа? — спросил он. — Ведь только вы можете как-то объяснить это. Должна же у вас быть хоть какая-то догадка.

И тут Рауль и Перс увидели появившиеся над лестничной площадкой перепуганные лица обоих директоров и услышали взволнованный голос Моншармена:

— Здесь, господин комиссар, происходят странные вещи, которые мы объяснить не в силах.

— Спасибо за справку, господа, — насмешливо сказал Мифруа.

А режиссер, поглаживая ладонью подбородок, что свидетельствовало о глубоком размышлении, добавил:

— Уже не в первый раз Моклер засыпает в театре. Однажды вечером я застал его храпящим рядом со своей табакеркой.

— Как давно это было? — поинтересовался Мифруа, тщательно протирая стекла очков, ибо комиссар был близорук, что нередко случается с очень проницательными людьми.

— Совсем недавно… Постойте-ка! Это было в тот вечер… Честное слово, это было в тот вечер, когда Карлотта — ну вы знаете, господин комиссар, — издала свое знаменитое кваканье!

— Действительно в тот самый вечер? — Мифруа водрузил на нос очки, внимательно посмотрел на режиссера, словно пытаясь проникнуть в его мысли. Потом небрежным голосом спросил: — Моклер нюхает табак?

— Да вот, кстати, его табакерка! Он заядлый нюхальщик.

— Я тоже, — кивнул комиссар и сунул табакерку себе в карман.

Машинисты унесли спящих глубоким сном осветителей. Комиссар со своей свитой поднялся следом за ними. Через некоторое время их шаги гулко застучали по сцене, и все стихло.

Когда они остались одни, Перс дал знак Раулю подниматься. Тот подчинился, но забыл приподнять согнутую в локте руку до уровня лица, на изготовку к стрельбе, и Перс шепотом сделал Раулю замечание, добавив, что опускать руку не следует ни в коем случае.

— Но ведь от этого устает рука, — возразил Рауль. — Как же я смогу выстрелить метко?

— Тогда возьмите пистолет в левую руку, — посоветовал Перс.

— Я не умею стрелять левой!

На что Перс ответил странными словами, которые внесли еще большее смятение в лихорадочно работавший мозг юноши:

— Речь идет не о том, чтобы стрелять левой или правой рукой, а о том, чтобы одна из ваших рук находилась в таком положении, будто вы готовы нажать на курок. Она должна быть немного согнута, что же касается самого пистолета, в конце концов, вы можете положить его в карман. — Потом добавил, уже строже: — Это обязательное условие, иначе я ни за что не отвечаю. Это вопрос жизни и смерти. А теперь молчите и следуйте за мной!

Они были уже на втором подвальном этаже; при скупом свете редких светильников, мерцавших за своими грязными стеклянными колбами, Раулю была видна только ничтожная часть этого необычного, пугающего, как пропасть, царства, величественного и по-детски забавного, каковой и были подземелья Оперы.

Эти подземелья — их всего пять — чудовищны по размерам. Они воспроизводят все плоскости сценического пространства, все его спуски и подъемы, напоминающие западни, спрятанные в поперечных каркасных конструкциях. Многочисленные опоры, торчащие из чугунных или каменных цоколей, похожих на цветочницы или перевернутые шляпы, образуют причудливое сплетение форм, сквозь которые свободно пройдет колесница. Все эти хитроумные сооружения соединены друг с другом железными крюками, лебедками, барабанами, противовесами. Они приводят в действие огромные декорации, создают зрительные эффекты и обеспечивают мгновенное исчезновение или, наоборот, появление сказочных персонажей. Именно благодаря подвалам происходит превращение дряхлых стариков в прекрасных рыцарей, отвратительных ведьм в искрящихся радостью и молодостью фей. Из подвалов выходит Сатана, и туда же он погружается. Отсюда вырываются адские огни, здесь завывают демоны…

И здесь, как у себя дома, прогуливаются призраки.

Рауль пробирался вслед за Персом, буквально выполняя все его команды и даже не пытаясь понять их значение, говоря себе, что теперь он может надеяться только на своего странного спутника.

В сущности, без него он был бы беспомощен в этом невероятном лабиринте, в этой гигантской паутине. Даже если бы он прошел через густую сеть тросов, веревок и противовесов, которые без конца вырастали перед ним, он в любую секунду мог провалиться в один из люков, которые то и дело разверзались у него под ногами — мрачные, бездонные…

Они продолжали спускаться.

Они добрались до третьего подвального этажа. Их путь все время освещала невидимая лампа, горящая где-то далеко.

Чем ниже они опускались, тем осторожнее, казалось, становился Перс. Он все чаще оглядывался на Рауля, показывая ему пустую руку, сжатую так, будто она была готова к стрельбе.

Вдруг громкий окрик пригвоздил их к месту.

— Всех закрывальщиков дверей на сцену! — кричал где-то наверху раскатистый голос. — Их требует комиссар!

Послышались торопливые шаги, замелькали неясные тени. Перс втащил Рауля в углубление за стойкой для софитов. Совсем рядом, прямо над их головами, прошло несколько старцев, согнувшихся под грузом лет и старых декораций. Некоторые с трудом переставляли ноги, другие, по привычке, шли, подавшись вперед и выставив перед собой руки, словно искали дверь, которую надо закрыть.