Наталья Андреева - Королевы умирают стоя, или Комната с видом на огни

И Евгений Михайлович расслабился и перевел дух. Анна, усмехнувшись, поправила прическу: для начала все не так уж плохо, надо только постараться себя сдерживать, и когда дело дойдет до постели, не рассказывать ему душещипательную историю о любимом муже, который был в ее жизни единственным и неповторимым…

…Селин оказался стандартен, как ботинки сорок третьего размера. То есть поступал как большинство мужчин на этом свете и не пытался изобрести велосипед: ужин в недорогом, но приличном ресторане, шампанское, цветы, ключи от квартиры уехавшего в командировку друга, джентльменский набор дежурных ласк. Но в постели он был Анне противен, потому что все делал не так. Вернее, не так, как она привыкла. Прежний ее партнер по сексу был молод, красив, строен, силен, хотя и несся вперед с бешеной скоростью, словно курьерский поезд. Но тот старый паровоз, на котором ехал Селин, изматывал Анну куда больше, и ей стоило огромных усилий дотащить его до конечной станции.

Меж тем ей приходилось ехать на нем еще и еще! Она уже жалела, что пошла на это. И вспоминала сбежавшего мужа: тот хоть и был негодяем, но по крайней мере, отдаваясь ему, она чувствовала себя женщиной, а не скрипкой, у которой безжалостно рвут струны, вместо того чтобы на ней играть.

Анне страдала, а ведь ей надо еще успеть после столь бездарного исполнения сделать приятное лицо и выдавить из себя чтото вроде: спасибо, мне очень понравилось. Она даже закусила губу, чтобы не зареветь.

Слава богу, Селин был законченным эгоистом и не обратил никакого внимания на выражение ее лица. А скорее, решил, что на нем написано неземное блаженство. Анна перевела дух, когда он протопал в ванную, дав ей короткую передышку и возможность прийти в себя.

«Если он захочет изнасиловать меня по моей же доброй воле еще раз, я завизжу, как кошка, которой наступили на хвост, – решила Анна, натягивая до ушей одеяло. – Надо его както отвлечь».

Когда Евгений Михайлович вернулся, завернутый до пояса в махровое полотенце, она завела разговор о его семье.

– Женя, а у тебя жена молодая?

– Мы ровесники, ей тоже сорок два года.

– Красивая?

– Шутишь? Студентом еще женился по глупости, нарожала троих, куда я теперь от них? Скоро внуки пойдут, старшему парню восемнадцать.

– Она ревнивая?

– С чего это ты?

– Так… Думаю, не устроит ли она тебе сцену, если сильно задержишься?

– Да? Вообщето она ничего, не ревнивая… А сколько времени?

– Половина одиннадцатого. Поздновато для совещания.

– Да, пора. – Он тяжело вздохнул. – Знаешь, я думаю, что нам надо снять квартирку гденибудь недалеко от офиса. А?

Мысленно Анна ужаснулась. Потом подумала: всетаки восемьсот долларов в месяц! И вслух пробормотала:

– Да, неплохо.

– Чтото ты какаято невеселая, Анюта? – насторожился он.

– Домой не хочется, – попыталась вывернуться она.

– Эх, жаль, что мне пора! А то бы мы с тобой еще разок, а?

– Женя, одевайся. Не хочу, чтобы жена заподозрила тебя в связи с секретаршей.

– Чтото ты обо мне чересчур заботишься? – Евгений Михайлович потянулся за брюками. Анне почти удалось улыбнуться:

«Как ты не понимаешь, мне просто нужен таймаут! Я хочу немного передохнуть, а главное, поплакать. Иди же отсюда скорей! Хотя и самой пора выметаться, это же не моя квартира. Чужая. Чужая жизнь, чужая квартира». Анне стало совсем грустно. Пока Селин подвозил ее до дома, она еще както держалась, хотя с трудом нашла в себе силы чмокнуть его на прощание в щеку. Потом бегом кинулась в подъезд.

На разговоры с матерью не было сил. А та все пыталась выяснить, как да что.

– Уйди, у меня теперь есть работа, скоро будут деньги, большие деньги, только уйди сейчас!

Анна на цыпочках прошла в свою комнату: сын уже спал. Разделась, легла в постель и, закрывшись подушкой, стала реветь. Она не видела, как проснулся Сашка и, подняв голову, долго прислушивался к тому, как плачет мать…

…Ее роман с Селиным развивался слишком банально и вяло. Анна его не любила, поэтому не делала трагедии ни из его мелочности и скупости, ни из того, что он женат, ни из проводимых порознь выходных и праздничных дней. Напротив, отдыхала в это время от Селина и была почти счастлива. В эти дни он только изредка доставал ее телефонными звонками откуданибудь с дачи или из кухни, тайком от жены. Успевал шепнуть несколько нежных слов, громко именуя, допустим, Иваном Ивановичем. Услышав дежурное «целую», Анна с облегчением вешала трубку и шла смотреть телевизор. Платил ей Селин аккуратно и по тарифу, дорогих подарков делать не любил, хотя спустя пару месяцев после знакомства и воспылал к Анне чувством, отдаленно напоминающим любовь.

Это была не любовь, а так, любвишка, страсть к красивой, зависимой от него женщине, которую он не понимал. Эта женщина никогда не говорила того, что он не хотел бы от нее услышать, не отказывала в близости, не устраивала сцен, не просила ничего сверх положенного и не проявляла видимого интереса к его делам. Но Селин от нее этого ждал. И даже хотел, чтобы она хоть раз сорвалась. Он был уверен, что эта женщина не его класса, только случайно попавшая на роль личной секретарши, и вовсю пользовался моментом.

Както раз жена Селина вместе с потомством отбыла в очередной круиз, и Анне пришлось переселиться на дачу к шефу. Она утешала себя тем, что это всего лишь две недели, впереди еще половина лета, которую не придется ни с кем делить, но все равно считала не то что дни и часы, но даже минуты, когда становилось особенно невыносимо.

Дача у Селина была не слишком шикарная, но очень даже ничего. Двухэтажный домик из белого кирпича, с мансардой, да с гаражом, да с банькой, выскочив из которой можно было с разбега бултыхнуться в ледяное озерцо. В этой баньке Анна пережила самые гнусные часы в своей жизни. После неудачной попытки самоубийства ей казалось, что хуже уже ничего быть не может, душа умерла, ей, душе, все равно, кто и сколько будет в нее еще плевать. Оказалось, что чувствительность в человеке может нарастать, как сожженная кожа, правда, не такая нежная, как раньше, но после нового ожога больно бывает ничуть не меньше.

Селин просто донимал Анну своей любовью, в нем вдруг проснулась страсть ко всякого рода сексуальным экспериментам: то льда из холодильника принесет для остроты ощущений, то кассету с самой черной порнушкой, то купленный в сексшопе особый презерватив с шипами на конце. Главное, Евгений Михайлович все время добивался от Анны внятного ответа на вопрос: «Ну как?» Однозначными «да, хорошо», «мне понравилось» и «все замечательно» тут было не отделаться. Селин требовал подробных описаний сенсорных ощущений, Анна изнывала и начала его ненавидеть до того, что хотела убить. Он чтото чувствовал и пускался в пространные выяснения отношений: