Наталья Андреева - Королевы умирают стоя, или Комната с видом на огни

– Истерик не устраивай, смешно.

Анна замолчала, снова почувствовав ком в горле, а потом не выдержала и заревела.

– Ну, не плачь, девочка. Не плачь, – вздохнула Елена Михайловна. – Это бывает. Иногда кажется, что жизнь кончилась и ничего хорошего в ней уже не будет. Через несколько лет ты сама станешь над этим смеяться.

– Я никогда уже не буду смеяться.

– Будешь. И еще как!

– У меня ничего не осталось.

– Милая, да ты даже не представляешь, как тебе повезло! Избавилась от дрянного мужика! Поправишься, похорошеешь – все забудешь.

– Нет. Этого я не забуду никогда.

…Через час после ухода Елены Михайловны в палату снова заглянула Юля:

– Австрийская, к тебе опять пришли. Что, не пойдешь?

– Пойду. – Анна встала, набросила на плечи теплую кофту.

У двери в отделение мать беседовала с медсестрой, держа за руку восьмилетнего Сашку. Увидев Анну, заревела в голос:

– Анюта, ну зачем?! Зачем?! Напугала нас с Сашенькой!

Она подошла к сыну, обняла его, прижала к себе.

– Кто меня нашел? – спросила у матери.

– Сашенька. Их пораньше отпустили, каникулы ведь начались. Он сразу в «Скорую» позвонил, молодец, что сообразил. Ято на рынок поехала. На оптовый. А ты придумала тоже! Напугала ребенка! Знаешь, что с ним было? Вот, идем из детского реабилитационного центра, шок с ним, говорят, случился. Это когда тебя уже в больницу увезли.

– Извини, – обронила Анна. – Записку нашли?

– Какую записку? Саша, ты не брал записку?

Мальчик молча уставился в пол.

– Ладно, бог с ней, наверное, врачи забрали, – отмахнулась Анна.

– Как ты? – спросила мать.

– Нормально. Скоро выпишусь.

– Аня, ты смотри…

– Ладно, все уже прошло. Не реви.

Они помолчали: мать хлюпала носом, Сашка испуганно жался к Анне, боясь, что мама опять куданибудь исчезнет, она же замерзала.

– Холодно здесь. Что там на улице?

– Дождь. Солнышко было, а теперь все дождь и дождь.

– Вы идите. Я скоро домой вернусь, не люблю больницы. Идите, мама. Холодно.

Мальчик все никак не хотел оторваться от матери. Бабушка потянула его за руку:

– Ну, чего ты? Чего? Пойдем уже, Сашенька.

– Я скоро буду дома, мама, – повторила Анна и пошла в палату.

Через пару дней врачи признали, что она абсолютно здорова, и выписали ее из больницы. Анна засунула в пакет зубную щетку, мыло, расческу, отдала старушкам оставшиеся конфеты и печенье, обняла каждую на прощание. Те прослезились, и Анна даже расцеловала их с чувством в морщинистые щеки.

– Храни тебя Господь, дочка, – услышала она, закрывая за собой дверь.

Первым делом Анна огляделась: дома ничего не изменилось. Мебель на своих местах, сын за письменным столом делает уроки, мама суетится на кухне. Только черноволосый красавец Ваня больше не лежит с книжкой на диване в их маленькой спальне. И Анне сразу сделалось тоскливо. Нет, не прошла любовь. И боль не прошла. Интересно, подал он уже на развод или нет? Вдруг она вспомнила:

– Мама, у нас деньги есть?

– Немного есть, дочка. Ты когда работатьто пойдешь?

– Не знаю, мама, не знаю. – Мать только тяжело вздохнула, но промолчала.

Так прошло несколько дней, Анна все не могла найти себе места, бессмысленно шатаясь из комнаты в комнату. Наконец мать не выдержала:

– В церковь, что ли, сходи, Аня.

– Зачем?

– Может, легче станет.

Анна попрежнему пребывала в глубокой депрессии и даже думать не могла о работе. В церковь так в церковь.

…Уже был полдень, служба давно закончилась, немногочисленные прихожане крестились у икон, зажигали тонкие восковые свечи и ставили их перед ликами святых. «Вот где убогието и несчастные», – подумала Анна, глядя на девушку в черном платке, истово приложившуюся несколько раз к ногам Спасителя. Потом девушка чтото быстробыстро зашептала, будто торопилась со своей просьбой, боясь не успеть. Потом заплакала.

Анна тоже попробовала заплакать, но слезы не шли.

«Нет, мне не подходят твои заповеди: прощайте врагов своих, подставляйте другую щеку, возлюбите, смиритесь… Ну уж нет! Все равно тебя не существует, потому что нет справедливости. Почему ты не накажешь злых, не вознаградишь добрых? Что ято тебе сделала? Что нарушила? Кому пожелала зла? Мужа любила, не изменяла, терпела много лет то, что изменяли мне, работала как вол, тянула на себе всю семью. Так за что? Мои враги сейчас торжествуют, им хорошо, а мне жить больше не хочется. Даже если ты вдруг есть, то будешь сам по себе, а я сама по себе, мы пойдем разными путями и посмотрим, кто лучше исполнит свой долг. И я не смирюсь, дождусь, когда им тоже станет плохо. Так же, как мне сейчас».

Она подошла к киоску, где женщина средних лет в черном платке продавала небольшие иконки, освященные крестики и свечи. Анна протянула ей деньги:

– Дайте мне четыре свечи.

– Какие?

– Самые дорогие.

Денег у Анны было немного, но она выгребла все, заплатив за свечи, и вернулась к иконам. Две старушки в черных платках поставили по тонкой свечке, потом закрестились истово и стали вытирать слезы.

– Сюда, что ли, за упокой ставить, бабушка? – спросила Анна у одной из них. Та всхлипнула, кивнула, потом спросила:

– Помер, что ли, кто, дочка?

– Да. – Анна зажгла свечи и поставила.

– А ты пойди да записочку оставь, чтобы батюшка помянул завтра за упокой, – участливо посоветовала другая.

– Где?

– А где свечи покупала. Пойди, скажи имя, батюшка завтра и помянет.

Анна вернулась в закуток, подошла к окошку.

– За упокой можно помянуть?

– Кого, детка?

– Вам что, имена, фамилии нужны?

– Да имя только. Говори, какого раба или рабу Божию помянуть?

– Пишите: помянуть за упокой раба Божьего Ивана, раба Божьего Андрея, рабу Божию Светлану и рабу Божию Ольгу.

– Аминь. – Тетенька перекрестилась и записала имена. Анна вздохнула, почувствовав, что немного отпустило.

…На улице ее ослепило солнце, купола церкви торжественно сияли, прохожие улыбались своим счастливым мыслям. В Москву пришла самая настоящая весна.

Войдя в квартиру, Анна ощутила: пахнет печеными пирожками. Мать выглянула из кухни:

– Ну что, дочка, полегче?

– Сама не знаю.

– Аня, в нашем доме открылось кадровое агентство, я вывеску видела. Ты бы зашла, узнала, как и что.

– Ладно, мама, завтра зайду.

Мать вздохнула и нагнулась к духовке вынимать готовые пирожки. В семье уже перешли на режим жесткой экономии.

На следующий день Анна зашла в соседний подъезд, где горой навалены были доски, стояли ведра с остатками побелки, валялась чьято заляпанная спецовка, пахло масляной краской и цементом. Стараясь не испачкаться, Анна поднялась по ступенькам. На одной из новеньких дверей висела бумажка: «Кадровое агентство «У Раисы Михайловны». Наши вакансии». Далее девять строчек мелким шрифтом.