Ежи Эдигей - Зарубежный детектив (Человек со шрамом, Специальный парижский выпуск, Травой ничто не скрыто) с иллюстрациями

Слышно было, как в кабинете Кристиана тикают часы.

— Как ты додумался до этого, Мартин?

— Ты спросил меня, не обронил ли кто-нибудь каких-нибудь на первый взгляд незначащих слов. И я вспомнил слова матери. Она рассказывала об отце. О том, как он безропотно принимал свои таблетки… Иной раз она даже забывала, что он болен…

— Верно, — сказал Кристиан.

Он внимательно смотрел на меня.

— Теперь ты должен быть осторожен, Мартин.

— Знаю. Я знаю, чего мне нельзя. Например, выбивать локтем стекло. Или порезаться во время бритья. Как долго действуют таблетки?

— Два дня.

На письменном столе Кристиана зазвонил телефон. Брат снял трубку.

— Слушаю. Да, Понимаю. Мартин у меня. Хорошо.

Я спокойно сидел и курил. Кристиан положил трубку.

— Это Карл-Юрген. Ему только что позвонил сержант Эвьен. Сержант просил, чтобы мы немедленно приехали… Говорит, «что-то происходит». Карл-Юрген заедет за нами.

— Происходит? Или произошло?

— Он сказал — происходит.

У входа в третье терапевтическое отделение Уллеволской больницы стояла большая черная машина. На щитке, укрепленном на крыше, крупными буквами было написано: «Полиция». Позади щитка вращался и мигал синий огонек. Мотор не выключали.

За рулем сидел сержант в полицейской форме. Рядом с ним Карл-Юрген Халл. Мы с Кристианом поместились на заднем сиденье.

Сначала я удивился, почему Карл-Юрген приехал не в своей собственной, а в большой черной полицейской машине, но вскоре сообразил почему. Ему нужна была сирена, Но неужто и в самом деле надо было так спешить? Впрочем, тем лучше — я и сам не мог дождаться минуты, когда мы окажемся на месте.

Сирена пошла в ход, едва мы отъехали от больницы. Водители уступали нам дорогу, стрелка спидометра колебалась между 60 и 80 километрами все время, пока мы двигались по улицам города.

Миновали Киркевай, справа осталась Блиндервай. Когда въехали на Холменвай, стрелка спидометра подскочила к 90 километрам. Пересекли Трокка и стали подниматься на Грессбанен. Когда Грессбанен осталась позади, сирену выключили, Но в боковом стекле я видел отражение синего огонька на крыше нашей машины — он по-прежнему вращался и мигал. Только когда проехали Бессерюд, синий огонек погас. Но ехали мы все с той же бешеной скоростью.

Шофер в полицейской форме затормозил перед самым входом в угрюмый дом полковника Лунде, и мы трое — Кристиан, Карл-Юрген и я—одним прыжком выскочили из машины.

В дверях стоял сержант Эвьен.

— Тише, — сказал он.

Мы вошли в холл.

— Слушайте, — сказал сержант Эвьен.

И мы вчетвером, точно каменные изваяния, застыли у входа и стали прислушиваться.

— «Ромео и Джульетта», — прошептал я, — третий акт, явление второе… Кто это читает, черт возьми?

«Голос»!

По моей спине пробежал холодок, в затылке закололо.

— Это тот самый «голос», — прошептал я. — «Голос», о котором говорил каменотес… я уверен, что это он… надо найти каменотеса. Черт возьми… Как быть?.. Позвонить неоткуда… Я поеду за ним. Нет, лучше ты, Карл-Юрген — скажи, что ты из полиции…

Это был удивительный, завораживающий голос. Только звучал он как-то неестественно. Каменотес был прав — это мог быть либо высокий мужской, либо низкий женский голос.

— Поезжай скорее, Карл-Юрген! Скажи, что ты из полиции…

— А я в самом деле из полиции, — прошептал Карл-Юрген в ответ. — И машина у меня радиофицирована. Лишь бы только поблизости от Майорстюэн оказался полицейский патруль и твой каменотес был дома…

Карл-Юрген вышел. Вышел совершенно бесшумно. А я, кажется, начал мысленно творить молитву, чтобы поблизости от Майорстюэн оказался полицейский патруль и каменотес был дома.

Карл-Юрген пропадал целую вечность.

— Полицейский патруль откликнулся, — сообщил он. — Если нам повезет, каменотес будет здесь через десять минут.

— А сирена? — спросил Кристиан.

— Они ее заблаговременно выключат.

Сержант Эвьен снова вышел, чтобы занять свой пост у входа. По-моему, он даже не закрыл входную дверь.

А мы с Карлом-Юргеном и Кристианом продолжали стоять у двери в гостиную полковника Лунде. Опять прошла целая вечность. А может, это и были те самые десять минут?

И тут я услышал, как совершенно бесшумно к дому подъехала машина.

Сержант Эвьен вернулся. За ним шел каменотес.

Объясняться было некогда.

— Слушайте, — сказал я.

Каменотес прислушался.

…Но вот и няня

С вестями от Ромео, а тогда

Любой язык красноречивей неба…

— Скажите, тот ли это голос, который заказал вам надпись на надгробном камне фру Виктории Лунде? — спросил я.

— Да, — ответил он без колебаний.

— Можете вы подтвердить под присягой… я хочу сказать, вы уверены?..

— Совершенно уверен. Я никогда не путаю голоса. Могу подтвердить это под присягой.

Меня прошиб холодный пот.

— Спасибо за помощь, — сказал Карл-Юрген. Он говорил так тихо, что я едва расслышал его слова. Мы все говорили шепотом, но я только потом сообразил, что впервые услышал, как шепчет Карл-Юрген. — Вас отвезут домой на той же машине, на какой привезли сюда. Вы оказали нам огромную услугу. Я заеду к вам завтра…

Молодой каменотес улыбнулся мне кривой робкой улыбкой. Сержант Эвьен проводил его к выходу.

Карл-Юрген распахнул дверь, и мы с Кристианом вошли следом за ним в гостиную.

В первую минуту я ее не узнал. Думаю, мои спутники тоже узнали ее не сразу. Коротко подстриженные волосы были выкрашены в медно-рыжий цвет и обрамляли ее лицо огненными волнами. Мне никогда раньше и в голову не приходило, как она, в сущности, хороша собой. Косметика была наложена рукой мастера — умеренно и красиво, В платье — так называемом «маленьком черном платье» — за версту угадывался дом моделей высшего класса. Оно подчеркивало ее фигуру. А сложена она была почти безупречно. На стройных, без малейшего изъяна ногах красовались прозрачные нейлоновые чулки. Обута она была в маленькие туфельки на высоких каблучках — такие легкие и изящные, что казалось, будто они приклеены к коже.

Полковник Лунде и две другие женщины как пригвожденные сидели на своих стульях. По-моему, они даже не заметили нашего прихода. Будто их кто-то околдовал.

Карл-Юрген не произнес ни слова. Он подошел к тахте и сел на нее. Мы с Кристианом сели рядом с ним по правую и по левую руку от него. Вид у нас троих, наверно, был довольно странный.

— Продолжайте, — сказал наконец Карл-Юрген.

— Быть может, я слишком стара для Джульетты? — спросила она своим завораживающим голосом и бросила взгляд на меня. Ведь я филолог.

— Джульетте было четырнадцать лет, — ответил я, не узнавая собственного голоса. — Почти все женщины слишком стары для этой роли. Само собой, не считая четырнадцатилетних…