Айзек Азимов - Человек, который никогда не лгал

Меню на этот раз было составлено крайне небрежно: первым блюдом подавались артишоки. Естественно, видя такое положение, Рубин тут же пустился в пространные изложения правил приготовления подобающего соуса. Когда же Трамбелл заметил брезгливо, что единственным верным способом обращения с артишоками было бы опустить их в мусорный жбан возможно большего объема, Рубин сказал:

— Это справедливо в том случае, когда они поданы без надлежащего соуса.

Сэнд ел без всякого аппетита и оставил нетронутым не меньше трети своего безукоризненного бифштекса. Халстед, который имел склонность к полноте, кидал на этот кусок алчные взгляды. Его собственная тарелка опустела самой первой. Обглоданная кость и немного жира — вот и все, что в ней осталось.

Сэнд, по-видимому, заметил интерес Халстеда к недоеденному бифштексу и сказал:

— По правде говоря, я стараюсь не есть слишком много. Не позаботитесь ли вы о моем бифштексе?

— Кто? Я? Нет, премного благодарен, — угрюмо произнес Халстед.

Сэнд улыбнулся:

— Я могу быть с вами откровенным?

— Разумеется. Если вы внимательно слушали, о чем шла речь за этим столом, вы должны были заметить, что откровенность здесь в порядке вещей.

— Это хорошо. В любом случае я был бы с вами искренен, ибо правдивость — мой фетиш. Вы лжете, мистер Халстед. Конечно же, вы не прочь съесть остатки моего бифштекса и непременно бы так и поступили, будь вы уверены, что этого никто не заметит. Ведь так? Но общественные условности вынуждают вас лгать. Вам не хочется казаться жадным. Не хочется прослыть человеком, пренебрегающим элементарными нормами гигиены: на мясе, возможно, имеются частички слюны незнакомого вам человека.

Халстед нахмурился:

— Ну а если бы перед нами была обратная ситуация? Что тогда?

— То есть если бы на вашем месте был я?

— Да.

— Я не стал бы доедать ваш бифштекс исключительно из соображений чистоплотности, но и скрывать своих желаний тоже бы не стал. Едва ли не всякая ложь происходит от желания оградить себя от неприятностей: или же из страха перед общественными условностями. Я же полагаю, что ложь вряд ли может быть действенной формой защиты, А общественные установки меня не интересуют вовсе.

— Ложь, — вмешался Рубин, — может оказаться очень эффективным средством обороны, если она носит принципиальный, глобальный характер. Беда заключается в том, что люди чаще всего прибегают к вранью по пустякам.

— Ты что, недавно «Майн кампф» перечитывал? — спросил Гонсало.

Брови Рубина мгновенно взлетели вверх.

— Неужели ты полагаешь, что Гитлер первым воспользовался приемом большой лжи? Можно вспомнить Наполеона Третьего. Или еще пример — Юлий Цезарь. Тебе доводилось читать его «Комментарии»?

Генри уже принес ромовые бабы и теперь осторожно разливал по чашечкам кофе. В это время Авалон сказал:

— Вернемся к нашему достопочтенному гостю.

— Как хозяин и председатель настоящего собрания, — произнес Гонсало, — я бы хотел отменить процедуру допроса. Наш гость находится в затруднительном положении, и я попрошу его посвятить нас в подробности.

Одновременно он набрасывал карандашом шарж на обратной стороне меню, где Сэнд был изображен с вытянутым, грустным лицом и очень походил на породистую ищейку.

Сэнд прочистил горло.

— Насколько я понимаю, все сказанное в этом помещении будет сохранено в строжайшей тайне. Вместе с тем…

Трамбелл проследил за направлением взгляда Сэнда, после чего недовольно прорычал:

— По поводу Генри можете не беспокоиться. Он, пожалуй, самый достойный из нас всех. Если уж вам так угодно, можете сомневаться в порядочности любого из присутствующих, но не его.

— Благодарю вас, сэр, — пробормотал Генри, расставляя на буфете стаканы из-под бренди.

— Джентльмены, — начал Сэнд, — моя проблема заключается в том, что меня подозревают в совершении преступления.

— Какого именно? — строго спросил Трамбелл.

Обычно в его обязанности входило допрашивать клиентов. Одного взгляда на этого человека было достаточно, чтобы понять, что такой не упустит предоставленной ему возможности.

— Кражи, — ответил Сэнд. — Из сейфа компании, в которой я тружусь, исчезла определенная сумма денег и целая пачка ценных бумаг — облигаций. Я принадлежу к числу тех сотрудников, которые знают шифр, и у меня действительно была возможность незаметно для других открыть сейф. Были и мотивы для преступления: накануне я проигрался на скачках и испытывал крайнюю нужду в деньгах. В общем, все оборачивается не в мою пользу.

— Но он этого не делал, — с жаром вмешался Гонсало. — В этом-то весь фокус!

Авалон раскачивал наполовину пустым бокалом, который, видимо, и не собирался допивать. Он сказал:

— Я полагаю, нам следует позволить мистеру Сэнду рассказать все от начала до конца.

— Верно, — произнес Трамбелл. — Но тебе-то откуда известно, что он этого не совершал, Марио?

— Вот черт, да в этом-то и суть! — ответил Гонсало. — Ведь он говорит, что не делал, а раз так, то и не делал. Других доказательств мне не нужно. Конечно, у присяжных на этот счет может быть свое мнение но любой, кто знает этого человека, поверит ему. Я не раз слышал, как он признавался в таких неприглядных вещах, о которых ни один другой…

— Погоди. Позволь, я сам задам ему вопрос, хорошо? — сказал Трамбелл. — Вы брали из сейфа деньги и бумаги, мистер Сэнд?

Сэнд выдержал паузу. Его голубые блестящие глаза переходили с одного лица на другое. Затем он сказал:

— Джентльмены, я говорю вам чистейшую правду. Денег и бумаг я не брал.

Халстед быстро провел ладонью от лба до затылка, словно пытаясь стряхнуть с себя сомнения.

— Мистер Сэнд, — сказал он, — по-видимому, ваши коллеги вам доверяют. Вы всегда можете открыть сейф с ценными бумагами. И в то же время вы играете на скачках.

— Ну и что? На скачках играют многие.

— Но вы проигрываете.

— Это произошло непреднамеренно.

— А вы не рискуете потерять таким образом работу?

— У меня есть одно преимущество, сэр. Оно состоит в том, что я работаю под началом своего дяди. Он знает о моей слабости, но знает и о том, что я никогда не лгу. Он понимал также, что средства и возможность украсть у меня были. Знал о моих долгах. Я сам рассказал ему о них. Все, буквально все восстало против меня. Но дядя задал мне один-единственный вопрос: виновен ли я в пропаже, — и я ответил так же, как и вам: денег или бумаг я не брал. Дядя знает меня не первый год. И верит.

— В таком случае как удалось вам расплатиться с кредиторами?

— Мне крепко повезло, и опять-таки на скачках. Такое иногда случается. И произошло это незадолго до того, как была обнаружена пропажа из сейфа. Я расплатился со всеми букмекерами.