Гуннар Столесен - Ночью все волки серы

— Как было его настоящее имя?

— Харальд Ульвен.

Хамре достал записную книжку и сделал в ней пометку.

Я добавил:

— Но его уже нет в живых.

— Ах так? — Он перестал писать. Пристально посмотрел на меня. — Расскажи, о чем вы говорили в последний раз?

— Об этом типе — Призраке. Он нервничал, ему казалось, что кто-то следит за ним. Но он подумал, что у него такое состояние из-за бутылки, которую мы с ним распили накануне.

— Ну а дальше?

— А когда он вышел… Я как раз сидел перед окном, выходящим в переулок, где все это случилось. Я слышал шум взревевшего автомобильного мотора, скрежет тормозов, а потом звук падения его тела.

Он снова наклонился ко мне.

— Другими словами, это не могло быть несчастным случаем?

— Именно, черт побери! Кто-то намеренно сбил его, Хамре, намеренно!

— Почему ты так думаешь?

Я развел руками.

— За свою жизнь следователь уголовной полиции неизбежно приобретает врагов. Может быть, один из них и поджидал Ялмара Нюмарка в переулке…

— Когда его везли сюда на «скорой помощи», он мне кое-что сообщил.

Я немного поколебался.

— Он сказал, что если он умрет…

— Так?

— В таком случае я должен попытаться выяснить, что произошло с Юханом Верзилой зимой 1971 года.

— И это все?

— Да. Только это.

— Мы…

Он не успел договорить. Вошла пожилая медсестра и обратилась к нему:

— Врач просит вас зайти, — произнесла она сухо. На мне ее взгляд не задержался. Ведь мухи еще не облепили меня.

Хамре быстро кивнул и вышел. Я остался сидеть, глядя через стекло на происходящее в коридоре. Силуэты врачей и сестер бесшумно скользили мимо, как персонажи в кукольном спектакле для глухих. До меня доносился лишь тихий стук капель по оконному стеклу, как будто какой-то зверь с мягкими лапами просился войти.

Минут через пятнадцать вернулся Хамре. На его лице было написано облегчение.

— Все идет хорошо, Веум. Он сильно пострадал, но будет жить.

— Что с ним?

Он заглянул к себе в книжку и прочитал: «Перелом черепа, сильное сотрясение мозга, разрыв барабанной перепонки. Перелом лучевой и локтевой кости в типичном месте. Перелом ребра и трещины. Разрывы в правой почке. Перелом левого бедра и правой лодыжки. Различные ушибы внутренних органов, также и наружных. Кроме того, перелом носовой перегородки».

Хамре вскинул глаза:

— Весь перекорежен.

— Он в сознании?

Хамре отрицательно покачал головой.

— Ему нужно много спать, сказал врач. Для его возраста у него довольно крепкий организм, и врач уверен, что все обойдется.

Я встал и посмотрел на дверь.

— Но…

Хамре застегнул пальто.

— Ничего больше ты не можешь сообщить нам, Веум? Уходя из кафе, он ничего не говорил о своих намерениях?

— Только то, что он собирался вернуться домой.

— Вы часто встречались с ним?

— Примерно раза два-три в неделю.

— Тебе доводилось бывать у него дома?

— Только однажды, вчера. Он показал мне кое-какие газетные вырезки, касающиеся пожара на «Павлине».

— Я сам займусь всем этим. Ты можешь заскочить ко мне утром? Скажем, в одиннадцать?

Я кивнул. Потом спросил:

— А ты знал Ялмара Нюмарка?

— Нет. Лично не знал. Он ушел в 1971 году, а я работал тогда в другом городе.

— Где же это?

— Где? — Он иронически поднял брови. — В Ставангере.

— Тогда ты, наверное, знаешь сотрудника полиции по фамилии Бертельсен?

Он насмешливо посмотрел на меня.

— Да уж, знаю. Но боюсь, что это отнюдь не тот человек, который был бы тебе полезным, Веум.

— Это уж точно.

Мы вышли в коридор и направились вниз по лестнице. На мгновение задержались у выхода. Хамре показал на черный «фольксваген».

— Могу подбросить до дому, Веум.

— Спасибо большое, но я уж лучше пройдусь по свежему воздуху.

— Ну, как угодно. — Он пожал плечами. — Тогда до завтра.

— До завтра.

Он пошел к своей машине. Внезапно меня осенила догадка, и я закричал ему вслед:

— Хамре…

Он оглянулся.

— Да?

— 1971 год — это год смерти Харальда Ульвена. Тогда же исчез Юхан Верзила, и в этом же году Ялмар Нюмарк вышел на пенсию.

— В самом деле, — произнес Якоб Е. Хамре задумчиво, рассеянно кивнул, сел в автомобиль и уехал.

«Год, чересчур богатый событиями», — сказал я самому себе.

На следующее утро, подобно привидению, стелился по улицам туман. Его серые мутные лапы, похожие на щупальца, тянулись ко мне изо всех углов, и мой переулок насквозь продувался холодным ветром с моря, это было дуновение осени.

Когда я вошел в контору Хамре, он разговаривал по телефону. Хамре кивнул мне, жестом пригласив занять один из неудобных стульев, и продолжал разговор, без конца делая пометки на листке бумаги:

— Два литра молока, бутылку кефира, кило муки и яйца. Заеду. Да, надеюсь, как обычно. Отлично. Пока.

Я огляделся вокруг. Когда я был здесь в последний раз?

Наверное, года два-три назад, и контора совсем не изменилась. Все в ней по-старому. Комната, которую забываешь в ту же секунду, как только выходишь из нее. Безликие стены, выкрашенные краской неопределенного цвета, полки, заваленные папками и юридическими справочниками, все тот же вид из окна — старинное здание банка. Мне часто доводилось бывать в подобных помещениях, которые хочется как можно скорее покинуть.

Узел его галстука был слегка ослаблен, в остальном вид Якоба Е. Хамре казался все таким же безупречным. Его красивое лицо было спокойно, прядь темных, аккуратно подстриженных волос с продуманной небрежностью спадала на лоб с правой стороны. Элегантный облик Хамре свидетельствовал о том, что по духу он принадлежал той, банковской стороне улицы: эдакий исполненный любезности заведующий отделом кредитов, который со скорбной миной отказывает вам в ссуде.

— Ну как там Нюмарк?

— Он уже приходит в себя. Вероятно, у нас будет возможность поговорить с ним сегодня чуть позднее.

— А что, как там с угонщиками?

Он огорченно покачал головой.

— Ничего. Мы располагаем только обычными свидетельскими показаниями, но конкретного в них очень мало. Одной пожилой даме кажется, что она видела какой-то голубой продуктовый фургон, припаркованный у обочины тротуара, за рулем которого сидел шофер, но она его не разглядела и не в состоянии дать хоть какое-то описание. Изучение отпечатков пальцев не дало никаких результатов. Мы, конечно же, направили главные усилия на розыски самого фургона, но…

— Кому он принадлежит?

— Спортивному обществу. По вечерам им не пользовались.

— А как насчет тех фактов, о которых я упомянул?

Хамре откинулся на спинку стула, положил руки на край письменного стола и какое-то время их внимательно рассматривал, будто хотел убедиться, что ногти стричь еще не пора. После этого он задумчиво произнес: