Глеб Раздольнов - Шипи и квакай, и пищи на весёлую луну !

Ведущий вовсе не был кровожадным человеком, и в душе своей человеческой совсем не хотел еще одной кровавой развязки, но так повелось издавна, что хорошая новость, вроде как и не новость, нет в ней ни драматургии, ни конфликта.

За хорошие новости во все века награждали, а за плохие - головы рубили. Поэтому, чтобы рассказать о трагедии нужно иметь мужество, выдержку и много других качеств, присущих настоящему человеку, смелому человеку - о таких песни складывали и в народной памяти хранили! Так что голос у диктора в эфире звенит, сбивается на фальцет, не от переполняющего душу счастья, тьфу - тьфу, окстись, кто так решил, не от того, что радость бьет из всех щелей, вовсе не от того, что весть о чужом горе пересказывают уста, а потому что мужество в груди кипит, и не сдержать уже поток горячей отваги, - и голос звенит, и глаза от переживания блестят! Да. Вот так.

- Елена Симон заявила в интервью нашему корреспонденту, что ее компания регулярно поставляет гуманитарную помощь нашим соседям - жителям провинциальной России, как мы говорим, "пээровцам", а этот караван груза, по информации из кондефициальных источников, должны были атаковать лесные пираты, по всей видимости, мы их сейчас и наблюдаем в действии, они осуществляют задуманное - захватывают груз и, похоже, берут в плен всех сопровождающих...

Большего ни диктору, ни тем более телезрителям, с раннего утра припавшим к экранам, узнать не удалось. Веня, до поры до времени укрывавшийся за редкими кустиками и стволами молоденьких сосенок, потерял осторожность, обнаружил себя. Последствия наступить не преминули. Его обошли сзади, крепко вдарили прикладом по черепу, камера свалилась на землю и еще какое-то время продолжала снимать самостоятельно.

- Готов, - сказал кто-то сверху над Веней, - усразу здох...И завонал зразу!

Для верности пощупали пульс, убедившись в полном венином отсутствии в мире, пнули камеру сапогом, да и ушли.

Аппарат же не отключился, а все еще продолжал трансляцию, по случайности его развернуло объективом как раз в сторону трассы, и хотя плохо, в перевернутом виде, но все-таки можно было рассмотреть, как загоняют боевики людей из сопровождения в машины, вяжут им руки, вставляют кляпы. Как медленно процессия отправляется и исчезает за поворотом.

- Веня, Веня-я - гнусавил в микрофон Гадн, - Венька, черт побери!..

Бесполезно. Закончился эфир.

ФАЙЛ ВТОРОЙ.

Над речкой Сорослью, где едва подмерзший - тонкий еще прозрачный ледок только - только поблескивал на глади, как белый жирок в настоявшихся щах, клубился влажный туман. Соросль мягко выдыхала густые влажные облака молочного пара, они поднимались над руслом, стремясь выше, к Богу, но не в силах одолеть бесконечного пространства, замирали невысоко - над березовой рощицей.

Черные, худые - без листвы - ветки и сучья серых в тумане деревьев похрустывали на слабом, но леденящем ветерке, дергались и качались, будто танцевали краковяк.

Петр Смоковницын зябко ежился, закрывался потертым воротником давно проносившейся дерматиновой куртки, она его не спасала от утреннего морозца. Мерзкая сырость проникала вместе с дыханием в самые печенки, внутренности леденели, заставляли изнутри дрожать все тело. Капитану УБОПа Смоковницыну не раз за долгие годы службы приходилось терпеливо сносить и убийственную жару и смертельный холод. Но он не знал ничего неприятнее поздней осенней склизкости. Когда зима еще где-то бродит себе, а осень, впредверии фатального исхода, ожесточается все более - серчает и злиться.

В такие дни ничем не согреться, трясутся предательски мягкие ткани, и только добрая чарка хорошей водки может разогнать дрожь и подтолкнуть к жизни застывающее сердце.

Петра спозаранку, когда за окном еще вовсю гуляла густая ноябрьская ночь, присвистывал ветер, разбудил звонок из дежурной части. А спал он плохо, нервно, словно предчувствовал недоброе, просыпался, курил на тесной кухне, пил кислую из-под крана воду и только незадолго до тревожного звонка, крепко закутавшись, провалился в теплый настоящий сон.

Хриплый беспокойный голос дежурного офицера, почудилось Смоковницыну, исходит не из мира сего, а откуда-то из преисподней доносит треклятая техника сбивчивые едва понятные звуки, схожие с бранью, на которые и ответить хочется бранно.

Но он буркнул "скоро буду", что-то неопределенное в довесок прибавил и снова рухнул под нагретое одеяло. Но подскочил почти сразу, не успев разомлеть. Замахал руками, словно отгоняя навязчивую сонливость, бросился под холодный жестокий душ. Но и беспощадная экзекуция не помогла - дремотное состояние сохранилось, ледяная вода ненадолго освежила вымученный организм.

Через четверть часа, успев хлебнуть простывшего, оставшегося еще с вечера чая, позевывая и ежась на пронизывающем сквозняке, он терпеливо дожидался "дежурки".

Машина запаздывала. Не выдержал, пошел вдоль дороги пешком. Другого пути нет - подберут. Но ситуация осложнилась, через пару сотен метров у обочины вырисовался неприглядный серый "УАЗ". Смоковницын разглядел Колю, водителя. Он возился с движком.

Опять? - Петр спросил, будто продолжал давно начатый разговор.

А, товарищ капитан, извиняйте уж...- Коля повернулся к

Смоковницыну, - ну достала вконец разруха, я ж им говорю - нельзя "канарейку" на дежурство выводить, встанет, как есть встанет, "пальцы" на ладан дышат, шаровая не в звезду! И движку капитальный ремонт еще в прошлый год был нужен. Ай, нет, машин нет, ничего нет, выходи на смену, потом думать будем... Вот и пожалуйста, чего теперь?.. Куда? Встал. Нате! Рация хлюздит, за мобилу не оплачено, че делать-то?! У вас-то, товарищ капитан, есть связь?

Смоковницын достал из-за пазухи дешевенький телефончик, таких и не производили уже лет пять.

- Звони, аккуратней - денег тоже мало.

Ждать подмоги Смоковницын не стал. Пошел пешком. Время еще раннее для общественного транспорта, а такси, хоть бы и были, все равно не по карману.

Идти немного, но мокрый снег, слякотная жижа под ногами сильно затрудняли продвижение. В полутьме, освещения почти нет, мэрия экономит электроэнергию, опер тут же промочил ноги. Сначала еще оберегался, старательно высматривал и переступал лужи, потом плюнул, зашагал широко, уже не обращая внимания на чавкающие по каше полуботинки.

***

Федеральный окружной инспектор Иван Матвеевич Полтинный, по прозвищу Крохобор, грузно лежал в одних плавках лицом вниз у самого берега, распростав по земле толстые руки с большими кулаками. На месте уже работала группа из районного комиссариата, подъехала и эксперт, девушка Таня, Смоковницын был лично с ней знаком. Поздоровался.

Низкое тяжелое небо наконец стало осветляться, над Сорослью появились синие широкие разводы, а из темноты выплыл массивный силуэт православного собора, золотые кресты слабо замерцали в лучах северного тусклого рассвета, несколько скрасив мрачную обстановку. Петр зевнул в кулак.