Светлана Алешина - Акула пера (сборник)

– Может, – сказала Маринка.

– Не знаю, – сказал Иван Петрович. – Но поверьте мне на слово, я на этом диссертацию защищал, эти физики в этой химии не экспериментировали, а Траубе попытался им эту химию приписать. Я возмутился. Он возмутился. Результат вы знаете: я стал сантехником, он остался мастером. Вот и вся история.

– А другие картины? – спросила Маринка. – Или вы говорите про все?

– Я говорю только про три картины, самые известные: Кандинского «Рапсодия ля-минор в кубе», Бурлюка «Большой плевок на черном песке» и Малевича «Закаты». К остальным у меня вопросов не возникало. Но они, надо признаться, и не такие ценные, но тоже по-своему интересные. Как памятники времени.

Иван Петрович поскучнел, и я поняла, что пора выматываться. Поблагодарив хозяина кабинета за интересный и содержательный рассказ, мы с Маринкой вышли из кабинета и из «Египетского сада».

– Ну что получается? – спросила у меня Маринка на улице.

– Не знаю, – призналась я. – Один засомневался, и его выгнали. Остальные остались при своем мнении. Непонятно, кому понадобились картины, непонятно, кто убил Петра.

– Петра Федоровича убили свои же «братки», – заявила Маринка, – а о том, что картины ненастоящие, сказал только Иван Петрович. И еще неизвестно, прав ли он был.

– Особенно если посмотреть на его магазин, – сказала я, – интересно, много ли картин, выставленных в его магазине, он сначала признавал подделками, а потом продавал как настоящие?

– Да, может быть, и все, – высказалась Маринка.

– И очень может быть, что мы только что разговаривали с одним из организаторов похищения картин Траубе, – заметила я. – Он картины знает, он зол на Траубе, он знает, что нужно делать с украденными картинами, – каналы наверняка налажены.

– Да уж, – согласилась Маринка, и мы сели в «ладушку».

– Куда теперь? – спросила меня Маринка. – Вы, девушка, что-то там говорили про театр?

Я посмотрела на часы.

– Театр… – повторила я задумчиво, – следующим пунктом нашей экспедиции будет драмтеатр.

– До спектакля еще несколько часов, – заметила Маринка, посмотрев на часы.

– У меня такое ощущение, что он идет уже давно, – сказала я, заводя мотор.

Наш драмтеатр располагается на краю парка, одним своим фасадом выходя к замечательным лирическим дорожкам и пейзажам, другим – прижимаясь к дорожке, по ту сторону которой располагается пивной завод. Если бы я была в настроении, я бы поискала глубокий символизм в этом соседстве, но настроения не было уже давно. Поэтому, подъехав к драмтеатру, я поставила машину с той стороны, откуда пивной завод виден не был, и вышла из «ладушки».

– Что нас ожидает здесь? – спросила Маринка, у которой настроение было еще хуже, чем у меня. – Какого черта тебя потянуло на прекрасное и вечное?

– Меня интересует жена Федора Аполлинарьевича, – ответила я.

– Умершая двадцать пять лет назад? – присвистнула Маринка. – Ну ты, мать, даешь!

– И приходившая к нему вчера, не забывай об этом, – напомнила я.

Маринка поежилась.

– Хорошо, что сейчас светло, – недовольно сказала она, – если бы был более поздний вечер, я бы, честное слово, поехала к себе домой. Ну тебя, с твоими покойниками и привидениями! Крыша, что ли, едет?

– А ты забыла, что нашему Сергею Ивановичу сочиняют уголовное дело? – напомнила я.

– Не факт! Не факт! – быстро проговорила Маринка. – Он один из свидетелей, кажется.

– Вот то-то и оно-то, что кажется, – отрезала я и направилась к служебному входу в театр.

Дверь оказалась открытой, но сразу же за ней я наткнулась на стул и сидящую на этом стуле бабушку – божий одуванчик, вяжущую бесконечный чулок.

– Ты к кому, дочка? – спросила у меня эта старушка и поглядела на меня поверх очков. Очки у нее были в толстой пластмассовой оправе желтого цвета и, наверное, такими же старыми, как и сама вахтерша.

– Я из газеты, бабушка, – честно призналась я и попросила сказать, не работает ли здесь кто-нибудь, помнящий артистов двадцатипятилетней давности.

Бабушка посмотрела на меня еще более удивленно и пожала плечами.

– Это когда же получается-то? – Она пожевала губами и даже замедлила свое вязание. – Это при Брежневе, получается, которые играли? Ну я тут работала, а что надо?

– А вы не помните артистку по фамилии Траубе? – напрямик спросила я и замерла, ожидая ответа.

Чуда, однако, не получилось. Вахтерша такой фамилии не помнила. Но, видя, что мне зачем-то нужно знать информацию об артистках, разрешила сходить в большой холл и посмотреть на фотографии, развешенные там.

Позвав некстати застеснявшуюся Маринку, я пошла искать этот холл. Где он находится, если заходить через центральный вход, знала, но так как я попала сюда через заднее крыльцо, как в свое время говаривал Райкин, то пришлось немножко поплутать.

Совершенно неожиданно мы оказались в проходе, расположенном за сценой. Здесь находились уборные актеров.

До спектакля времени оставалось достаточно, поэтому в коридоре было тихо.

– Ну и куда нам тащиться дальше? – спросила у меня Маринка.

– Спроси что-нибудь другое. Например, какой период обращения Меркурия вокруг Солнца, – посоветовала я.

– А ты знаешь, что ли? – удивилась Маринка.

– Тоже нет, – ответила я и пошла прямо, то есть туда, куда вел коридор.

Мы шли, посматривая на двери, расположенные справа и слева, и ни за одной из них не ощущали ни движения. Даже света нигде не было.

– Вот ведь мертвое царство, – проворчала Маринка и сама себя осекла: – Что-то я опять про мертвых. Нехорошо. Не надо.

Дойдя до конца коридора, мы увидели лестницу, ведущую, как ей и положено, вверх и вниз.

Только я собралась посоветоваться с Маринкой, куда нам идти, как внизу на лестничной площадке мы услыхали голос.

Он показался мне знакомым.

Я облокотилась на перила и остановилась, прислушиваясь.

Маринка встала рядом и тоже навострила уши. Не буду сплетничать, но это ее любимое занятие. Она всегда этим занимается.

– Спасибо вам, вы здорово меня выручили, – произнес до жути знакомый мужской голос, и я вздрогнула, схватив Маринку за руку.

– Он, – прошептала она, – а что он тут делает?

– А я знаю? – спросила я. – Он должен быть в редакции.

Я перегнулась через перила и осторожно посмотрела вниз.

Сергей Иванович, а это был он, пожимал руку какому-то ветхому старикашке, держащему в руке длинноволосый парик. Старикашка смотрелся как карикатурный Чингачгук со скальпом врага. Комизм картинки усиливала кривая трубка, свисающая у старика из уголка рта.

– Так что, если нужен будет паричок или тросточка, – сказал старик, – милости просим, многоуважаемый Сергей Иоаннович, приходите, все сделаем. А если понадобится головной убор – от римского шлема до армянской кепки, – тоже сделаем.