Александр Юдин - Золотой Лингам

Когда они въезжали в город, было уже начало десятого. Основной поток дачников подался в объезд, и им потребовалось не более пятнадцати-двадцати минут, чтобы проскочить по проспекту имени Красной Армии мимо древних стен лавры, миновать железнодорожный переезд и оказаться в предместьях. Окончательно проснувшийся Скорняков завел разговор о своей недавней поездке в Португалию, плавно перешел к сравнительному описанию русской и зарубежной кухни, особенностях хлебопечения у разных народов и больше уже не умолкал ни на минуту. Впрочем, как и его мобильник, проснувшийся, верно, одновременно с хозяином и теперь то и дело издававший вместо звонка странно-протяжные, низкие и печальные стоны. Алексей, в свою очередь, предпочел за лучшее вздремнуть и открывал вежды, лишь когда возникала необходимость задать правильное направление движению. В некоей маревой дымке промелькнули мимо него Иудино, Ченцы и Селково, Федорцово и Морозово, а после поворота на Нагорье и вплоть до остановки в этом оживленном по субботним дням райцентре он даже успел поспать по-настоящему и видел сон, только не запомнил какой.

В Нагорье Димка, решивший (после повторной ревизии), что спиртного они взяли в обрез и рискуют не дожить до конца недели, умерев в похмельных корчах, метнулся в сельпо и через некоторое время выскочил оттуда, как-то ухитряясь удерживать в одной лапе пять бутылок пива, в другой же – три пузыря местной ярославской водки.

Наконец минут через тридцать они оказались в Даратниках. В отличие от не столь уж отдаленного Нагорья, здесь наличествовали все признаки явного запустения: заколоченная хибарка магазина, покосившиеся заборы вокруг почерневших изб со скособоченными крышами и как апофеоз и своеобразный символ умирания – развалины взорванного в шестидесятые годы храма, подобно гнилому зубу торчащие посреди села.

Почти сразу за Даратниками, около небольшого сельского кладбища, был съезд с асфальта на проселочную дорогу, по которой они должны были добраться до деревеньки Бережки и водораздела между Ярославской и Тверской областями – речки Сабли. Сабля являлась последним препятствием на их пути к Ногино. Раньше, из-за пришедшего в упадок моста, ее приходилось форсировать преимущественно вброд, насколько это выражение применимо к автотранспорту. Но как раз в последний приезд Рузанова к бабке Прасковье через нее перебросили новый мост, который и расположен был в более удобном месте, да и выглядел в то время попрочнее старого подвесного.

Стоило им свернуть к кладбищу, как погода поменялась: в воздухе и до того чувствовалась некая давящая духота – предвестница грозы, теперь же стало стремительно темнеть. Небо позади них постепенно затягивало тяжелыми аспидно-черными тучами, часто озаряемыми мертвенным золотисто-кровавым блеском, и где-то в отдалении уже слышались частые глухие раскаты грома.

Чуть притормозив, Татьяна вопросительно глянула на Рузанова:

– Леш, Прасковья Антиповна не здесь ли похоронена?

– Наверняка здесь. Поблизости других погостов нет. Но я уж завтра схожу, отыщу могилку. Усопших не следует навещать второпях.

В Бережках, которые запомнились Алексею весьма оживленной прежде деревенькой, на улице было почему-то в этот час безлюдно, да и во дворах он никого заметить не успел. Однако разочарование ждало компанию впереди, когда они подъехали наконец к реке. Надо признать, мост выглядел совсем не таким надежным, как ожидал Рузанов.

Танька остановилась и стала с недоумением рассматривать это покосившееся сооружение.

– Так ты говоришь, его поставили лет семь назад? Как-то не верится. Может, его все же какие-нибудь древние ацтеки строили? – поинтересовалась она. – Они, знаешь ли, любили человеческие жертвоприношения.

– Ну, обветшал слегка мостик, – согласился Алексей, – но проехать-то можно.

– Можно, – поддержал его Димка, – особенно если перед этим стакан принять и глаза зажмурить. А как еще?

Они выбрались из машины и прошли на мост. Хрупкое на вид сооружение из подгнивших и даже провалившихся местами досок поддерживалось металлическими опорами, вбитыми в речное дно; одна из этих опор заметно накренилась и в результате левая сторона мостика стала несколько ниже правой, а поскольку какое-либо ограждение отсутствовало, даже ходить здесь было довольно неприятно.

Танька с опаской подошла к краю и посмотрела на бегущую внизу воду, явно рассчитывая узреть там кладбище автомобилей.

– А расстояние-то приличное, – заметила она и, глянув на Рузанова, добавила: – Если сверзнемся, дом останется без хозяина.

Пока они рассматривали мост, вокруг еще больше потемнело, воздух сгустился; наконец где-то совсем недалеко от них, прямо над рекой, небо раскололось, сверкнуло так ярко, что они на мгновение ослепли, тут же ударил, потрясая землю, могучий раскат грома и упали первые тяжелые, будто из расплавленного свинца, дождевые капли. Тревожно зашелестела листва, но порывы ветра были еще слабы, и гроза наползала медленно. Запахло озоном, и стало быстро свежеть.

– Вот если задержимся, точно рыб будем кормить, – подал голос Скорняков. – Сейчас ливанет, дорога размокнет и твою летнюю резину мигом облепит глиной, тогда на мост лучше и не соваться, враз сползем. Дайте-ка я сяду за руль, а вы лучше постойте на том берегу. В случае чего, будет кому передать весточку вдове.

Возразить никто не успел, потому что Димка тут же развернулся и побежал к машине. Едва Алексей с Татьяной перебрались на противоположный берег и отошли в сторонку, как он уже лихо вырулил на мост и через пару секунд оказался рядом с ними.

– Прочный еще мосток, зря мы его хаяли, – заявил он, вылезая из-за баранки.

Татьяна вновь заняла свое место водителя, и друзья тронулись дальше под усиленно накрапывающим дождем.

Черно-лиловые тучи почти полностью заволокли небо и нависали столь гнетуще низко, что, казалось, должны были задевать верхушки деревьев. Огненные змеи молний полыхали все чаще, все ярче, достигая уже, кажется, самой земли, а громовые раскаты были оглушительны, словно пушечная канонада. Но ехать приходилось медленно: проселочная дорога была изрыта глубокими колеями; видно, в распутицу на ней не раз кто-нибудь буксовал.

По обе стороны от дороги широко раскинулось бывшее колхозное поле, когда-то засеиваемое то рожью, то овсом, а теперь сплошь покрытое низкорослым кустарником и жидкой березовой порослью, переходящей в мелколесье.

Несмотря на небольшую скорость, машину ощутимо потряхивало на колдобинах. Желтая дорожная пыль, прибитая дождем, начинала превращаться в скользкую грязь.

Наконец справа вдали, в просвете между деревьями, завиднелись какие-то крыши. Это было Ногино.