Александр Юдин - Золотой Лингам

– Ладно, ладно! – прервал его Вадим Вадимович. – Виноват, кругом виноват, каюсь. Впредь мне, старому дурню, наука.

– Между прочим, – заметил Горислав, – ты зачем взял с собой пистолет? Для каких таких надобностей?

– Мало ли… – отвел глаза следователь. – Привычка. А потом, тебе, к примеру, известно, что там, куда мы сейчас едем, водятся тигры? Да-да. И леопарды!

– А, так ты уссурийских тигров опасаешься! – развеселился Костромиров. – Напрасно. Их на всю тайгу осталось меньше пятисот. Так что, повстречать тигра – увы! – почти нереально. Это было бы даже несказанной удачей. Уж, скорее, ты встретишь там какого-нибудь снежного человека: говорят, в тех местах их частенько видят. А дальневосточный леопард, тот и вовсе не сегодня завтра вымрет – обреченный вид. По последним данным, их сейчас не более тридцати особей. Так что впору им самим выдавать табельное оружие, для самозащиты.

После казуса с мытищинским негоциантом, Хватко, к удовлетворению Горислава, компаний на стороне искать перестал. Костромиров также сделал для себя определенные выводы и более уже не манкировал ни обществом, ни коньяком Вадима Вадимовича. Последний, весьма довольный возвратом своих кровных денег, которые он уже почитал для себя навсегда утраченными, не торгуясь, скупил едва ли не все агатовые, аметистовые, сердоликовые и яшмовые сувениры на станциях между Пермью и Екатеринбургом. «Супружнице подарю, – в ответ на дружеские насмешки невозмутимо пояснял он. – И еще кой-кому… на работе».

Между тем поезд миновал нефтеносную Тюмень, перескочил по вековому, но все еще впечатляющему мосту Иртыш и, разогнавшись на пологих степных просторах, устремился в глубины Сибири; одна за другой мелькали станции: Барабинск, Калачинск, Чулым…

Таким образом, путешествие их продолжилось к обоюдному удовольствию и без особенных происшествий почти до середины пути, то есть до самого Новосибирска.

А на третьи сутки в Новосибирске уже сам Костромиров, сам того не желая, завел новое знакомство на стороне. Вышло это следующим образом. Поскольку остановка была достаточно длительной, Горислав с Вадимом решились на небольшой экскурс в пределах вокзала. Воротившись же в вагон, на подходе к купе, друзья стали невольными свидетелями неприятной сцены: какой-то интеллигентного вида костистый господин в нелепых квадратных очках на длинном, печально обвисшем носу, пытался убедить их проводника – монументального дядьку с брандмейстерскими бакенбардами и пышными табачными усищами – разрешить ему посадку на поезд. При этом весь он как-то нервно и жалко подергивался, порывисто махал похожими на сухие ветки руками и даже пытался сунуть проводнику какие-то деньги. Однако последний на все уговоры, мольбы и доводы материального характера отвечал равнодушно и односложно: «Нету месту, гражданин», одновременно оттесняя худосочного очкарика к выходу. Завидев Хватко с Костромировым, проводник прибавил, апеллируя к ним:

– Вот и товарищи подтвердят, что мест нету.

– Так точно! – весело отозвался Вадим Вадимович, с пыхтением протискиваясь мимо.

В купе Хватко с блаженным стоном растянулся на койке, Горислав же, присев к столику, и по обыкновению задумчиво глядя в окно, через какое-то время увидел, как давешний гражданин, вытесненный-таки неумолимым проводником из поезда, присел на собственный рюкзак как раз напротив их вагона. Вид у него был совершенно потерянный, даже убитый; некрасивое, но выразительное лицо покрылось бисеринками пота, а длинный, хрящеватый нос покраснел и обвис еще печальнее. Поскольку купе, которое Горислав Игоревич делил с Вадимом, на самом деле было трехместным (все двухместные оказались на момент поездки раскуплены, и Костромирову пришлось целиком выкупать это), он, как человек деликатный, испытал чувство легкого душевного дискомфорта. Никоим образом не помышляя нарушать свое с Вадимом уединение, Горислав Игоревич, тем не менее, закурил трубку и вышел из вагона на перрон. Там он приблизился к выдворенному господину, и просто так, из одного только природного сочувствия, поинтересовался, куда тот собирался ехать.

– А! – сокрушенно махнул рукой очкарик. – Мне в Дальнереченск или хотя бы до Бикина… Дайте, что ли, прикурить, – попросил он, протирая запотевшие очки несвежим носовым платком, – а то так торопился, что даже зажигалку… – Но тут, водрузив окуляры на место и подняв глаза, он умолк и с пристальным прищуром вперился в лицо Костромирова, бормоча что-то вроде: «Неужели?.. Да нет! …Не может быть…»

– А ведь я вас знаю! Мы с вами, между прочим, знакомы! – через мгновение воскликнул он, вскакивая со своего рюкзака. – Вы профессор Костромиров! Горислав Игоревич, не так ли?

«Вот черт дернул подойти! – мысленно огорчился Горислав. – Теперь уж и вовсе неловкая ситуация…» А вслух спросил:

– Совершенно верно. Но откуда вы меня знаете?

– Как же, как же! – заулыбался тот, суетливо всплескивая руками. – Разумеется, наше знакомство носит, так сказать, заочный характер. На конференции в МГУ, посвященной «Новейшей историографии» Хоменко-Лисовского, помните? Вы там делали большой доклад. И я также был среди выступавших. Меня зовут… – тут он замялся, словно в некотором смущении, – меня зовут Андрей Андреевич Уховцев, историк, кандидат наук, помните?

– В-возможно… – с сомнением протянул Костромиров. Фамилия показалась ему смутно знакомой, но не более того. – Это ж года три, а то и четыре назад было, верно? …А в Дальнереченск вам по делу или как?

– В том-то и штука, что по делу! По научным надобностям…

– Вот как? – кивнул Горислав. А потом с обреченным вздохом добавил: – Знаете что? Подождите-ка здесь, никуда не уходите, я попробую еще разок с проводником… порешать.

Вернувшись в купе, Горислав изложил создавшуюся ситуацию Хватко.

– Так и быть, – согласился тот, – веди своего подселенца, Швондер ты эдакий. Только узнай сначала, курящий ли? А то если из-за него тут всякий раз в тамбур выходить…

– Курящий, курящий! – подтвердил Костромиров, устремляясь обратно на перрон.

Впрочем, надо отдать их новому сожителю должное – Андрей Андреевич Уховцев, несмотря на некоторую внешнюю нервозность и легкие странности поведения, в целом оказался примерным и совершенно небеспокойным соседом. Он с удовольствием угощался коньяком и с энтузиазмом резался с Хватко в карты. Так что для Горислава через него даже послабление вышло, и он получил, наконец, беспрепятственную возможность отдаться трем своим любимейшим занятиям: курению голландского табака, созерцанию дороги и чтению.

Помимо этого, как историк, Уховцев мог бы стать для Костромирова и приятным собеседником. Но не стал. Потому как всякий раз под любыми предлогами уходил от обсуждения вопросов своей профессии. Впрочем, столкнувшись с таким нежеланием, Горислав не особенно и настаивал. Ну не хочется человеку говорить на какие-то темы, что ж тут такого? О конкретных целях своей поездки тот также не распространялся, поэтому и друзья ограничились общим сообщением, что едут во Владивосток к знакомым. Уж кому-кому, а Костромирову было хорошо ведомо, сколько среди ученого люда личностей со странностями. Правда, периодически он задавался вопросом о том, откуда ему все-таки известна фамилия Андрея Андреевича? И еще, порой его слегка озадачивал фанатический блеск глубоко запавших глаз ученого-историка. Хотя, скорее всего, это блестели его очки.