Александр Юдин - Золотой Лингам

– Так что удивительного? – возразил Вадим Вадимович. – На то и тайга, чтобы в ней зверь водился. А потом, зверь он и есть зверь – хищник. Одно слово – тигр! Следовательно, потенциально опасен – объект повышенной опасности.

– И-эх, сыне, – покачал бородой старец, – да разве я тебе про такого зверя толкую? Разве он тем смертям виновник?

– Так-так… – моментально насторожился следователь, – значит, не он. А кого вы имеете в виду? Кто, по-вашему, виновник?

– Да тот, который о семи головах и десяти рогах, вот который! На рогах его, слышь-ка, десять диадим, на головах – имена богохульные.

– А-а, – разочарованно протянул Хватко, – тогда это не по моей части, это больше к Гориславу Игоревичу, он в этом понимает лучше моего. Сам я все больше специализируюсь по другим зверям.

– Это по каким же? – заинтересовался Нектарий.

– По тем, на которых наручники можно надеть, людской то есть породы …

В это время шторка, отделявшая горницу от остальных помещений, вновь шевельнулась и в комнату зашла долговязая жилистая старуха в темном платье; лицом она была худа и скуласта, близко посаженные глаза скромно потуплены; в руках у нее исходила паром глубокая глиняная миска с пельменями.

– Дарья, ты ли? – спросил старец, чуть поворотив в ее сторону куколь.

– Я, авва, – с поклоном, уставя глаза в пол, отвечала та.

– Пельмешки, чую, принесла? Так лож их сюда, на стол… вот так. А масло где?

– Марья уже несет.

– Добро. А ты ступай, принеси еще миски. Не хлебать же гостям из одной?

– Сейчас, авва, – все так же потупя взор, с новым поклоном отвечала Дарья.

Едва она скрылась за печь, как вместо нее оттуда вынырнула сестра Марья с тарелкой растопленного масла и парой вилок.

– Вот, судари, – с всегдашней добродушной улыбкой произнесла она, – откушайте, не побрезгуйте. Пельмешки вку-усные, све-ежие – мы их с Дарьей только сегодня слепили.

– А что же вы сами? – спросил Вадим Хватко, заметив, что и вилок и пустых тарелок только две.

– Мы уже вечеряли, – ответил за всех Нектарий, – нам, старикам, в ночь обжираться – Зверя тешить. А вам, молодым, не грех, вам можно.

Друзья, а Вадим Вадимович особенно, не заставили себя упрашивать, так что и четверти часа не прошло, как миска опустела.

– Марья! Дарья! – повелительно крикнул старец. – Аль ослепли? Несите еще пельменей.

– Что вы! Мы уже объелись, спасибо большое, – запротестовал было Горислав.

– Уфф! – удовлетворенно вздохнул Хватко. – А я, пожалуй, съем еще пяток-другой… уж очень вкусны!

– Вот и славно! Вот и кушайте, – приговаривала бабка Марья, ставя на стол новую порцию. – Раз вкусно, что ж еще не скушать?

– Извините, отец Нектарий, – решил переменить тему Горислав, – надеюсь, мой вопрос не покажется вам бестактным и не оскорбит ваших религиозных чувств, но… к какой конфессии вы себя относите? В смысле, какого вероисповедования придерживаетесь? Я хочу сказать…

– Я понял тебя, сыне, – перебил его Нектарий, – и чувств ты моих не оскорбил нисколько. Любопытство всем человекам свойственно, а мирянам – особенно. Ну а сам-то как полагаешь?

– Гм… – задумался Костромиров, еще раз оглядывая убранство скита. – Судя по отсутствию икон и особенно по форме креста… да и следуя логике вещей, вы должны быть последователем… Сирохалдейской церкви, или Церкви Востока… Я прав?

– А ты прозорлив, – одобрительно кивнул отшельник. – Так оно и есть, я недостойный ученик великого Алобэня – того, что принес Благую Весть из Персии в Поднебесную и сопредельные ей земли. Вы, православные, любите еще именовать нас «несторианами» и, конечно, почитаете за еретиков, но…

– Еще раз извините, отец Нектарий, – протестующее поднял руку Горислав, – но, чтобы расставить все точки над «i» и исключить возможное недопонимание, скажу сразу: я – не православный. Я даже не христианин, а потому никак не могу считать вас за еретика.

– Вот как? – просипел старец, резко поворачивая к нему укрытое куколем лицо. – А кто же? Магометанин, что ли?

– Нет…

– Иудей?

– Нет-нет!

– Неужто язычник? – поразился Нектарий.

– Да нет же! Атеист я, неверующий то бишь.

– Ах, это! – чуть ли не с облегчением отмахнулся рукавом преподобный. – Ну, это пустое. Это даже хорошо.

– Почему пустое? – несколько даже растерялся профессор. – И чем хорошо?

– А потому, сыне, что вашего брата, атеиста, еще даже проще в истинную-то веру обратить, нежели того, кто, скажем, уже в какого-нибудь ложного бога уверовал. Ведь вы, атеисты, в глубине души, тоже люди верующие, вам надо просто путь правильный да праведный указать, отверзнуть духовные очи. Потому, атеизм этот ваш – та же вера, только вера в то, что Бога нет…

– Простите, отец, – довольно невежливо перебил его Костромиров, – но вы сейчас говорите ерунду. Атеизм, в отличие от всякой религии, зиждется как раз не на вере, а на системе научных знаний. А касательно расхожего утверждения о том, что, дескать, «и то и другое недоказуемо», – так это простая подмена понятий, и ничего более. Доказательств отсутствия Бога можно привести сколько угодно, а вот доказательств обратного – не имеется вовсе. Иначе говоря, верят – вопреки, а не верят – потому что. Недаром еще Тертуллиан говаривал: «Верую, ибо это нелепо» и «Что общего у Академии и Церкви?».

– Вера суть единственное утешение и надежда человецев. Что человек без веры? Гроб повапленный…

– Безусловно, вера является для кого-то необходимостью, и даже последней надеждой. Так же, как опий для пациентов хосписа. Но это вовсе не значит, что опий следует продавать в аптеках и рекламировать для всех прочих в качестве наилучшего уврачевательного средства. Дескать, употребляйте опий и все ваши раны, духовные и телесные, уврачуются наилучшим образом!

– Ладно, ладно! – с надтреснутым смешком оборвал его Нектарий. – О сем предмете мы еще с тобою потолкуем, будет время. А пока, вот что… я ведь чего хотел сказать тебе, сыне? О чем упредить? А вот о чем… Вечор давеча беседовал я с одним из ваших, из мирян то есть…

– Вы имеете в виду Уховцева? – уточнил Горислав. – Андрея Андреевича?

– Вот-вот, – закивал старец, – его самого! – И, помолчав, сокрушенно покачал головой: – Неладное с ним творится…

– А что с ним такое? – замер Хватко, не донеся пельмень до рта. – Что не так?

– Смердит от него. Точит его изнутри червь черный, душу всю повыел, и уже в голову, в самый мозг пробрался.

– Ф-фу! – скривился Вадим, с сомнением глядя на пельмень, наколотый на вилку. Однако потом все же отправил ее следом за остальными. – Болезнь, что ли, какая?

– Можно и так сказать, – кивнул отшельник. – Черной злобой хворость та прозывается… В общем, вот вам мой совет: остерегайтесь, дети мои, этого… Уховцева. Потому, мнится мне, что-то недоброе замыслил сей человече.