Зухра Сидикова - Тайна

Память много лет хранит эти запечатленные ею картины, ощущения, запахи того дня, последнего дня нашей жизни… папиной жизни…

Мы услышали выстрелы, голоса. Рев и тяжелое дыхание раненного животного. Папа велел нам сесть на землю и не вставать, не уходить с этого места, чтобы не случилось. И ушел, не обернувшись, не попрощавшись с нами… Мы больше не видели его живым. Мы слышали спор, слышали один единственный выстрел…. а потом наступила тишина. Затем снова зазвучали голоса, громкие, раздраженные, полные страха.

Мы сидели, прижавшись к друг другу, и я чувствовала, что Алена словно сжатая пружина. Думаю, только страх оставить меня одну и нежелание ослушаться отца удерживали ее на месте.

Но папа все не возвращался. Тогда Алена подняла меня, шепотом велела молчать. Стараясь не шуметь, мы подошли к тому месту, где раздавались голоса. Сквозь кусты мы увидели четырех мужчин, папы среди них не было. Они суетились вокруг чего-то, лежащего на земле. У одного, самого старшего из них, была лопата, он копал землю. Трое других, совсем молодых, почти мальчишек, долбили землю палками. Наконец, старший сказал: «Берите тело, опускайте в яму».

Они наклонились, подняли что-то, по-видимому, тяжелое. И тут я увидела. Это был мой отец. Папа, с волочащимися по земле руками, с откинувшейся набок головой. Он был неподвижен. Крик вырвался у меня из горла, но Алена закрыла мне рот ладонью. У меня потемнело в глазах. Наверное, на какое-то время я потеряла сознание, потому что когда очнулась, вокруг стояла тишина, и я не слышала больше голосов. Мне стало страшно. Я позвала Алену, но она не ответила мне. Она стояла, прислонившись к дереву, молчала и смотрела в надвигающиеся сумерки остановившимся невидящим взглядом. Я изо всех сил вцепилась в рукав ее старенького пальто. Мне хотелось кричать, но что-то сжало мое горло с такой силой, что я не могла произнести ни звука.

Быстро темнело, я очень замерзла, а Алена все молчала.

Наконец она очнулась, тяжело поднялась.

- Пойдем, - хрипло сказала она, и я не узнала ее голоса.

Продираясь сквозь кусты, мы подошли к небольшой возвышенности, черневшей свежевскопанной землей сквозь наваленные сосновые ветки.

- Копай, - прохрипела Алена, отбросив ветви, и сама, встав на колени, стала копать маленькой лопаткой. У меня была такая же, мы всегда брали их с собой, когда отправлялись с папой в лес.

Я уже ничего не понимала и не помнила. Пальцы мои одеревенели, я их не чувствовала, все тело ныло, болела каждая клеточка, но я все копала и копала, не смея плакать и жаловаться. Я боялась поднять глаза и взглянуть на сестру. Ее рыжая коса растрепалась, волосы повисли вокруг осунувшегося, совершенно белого лица, голова методично двигалась вслед за рукой, ударяющей в землю, казалось, она не понимает, что делает, она была не похожа на себя, и мне было страшно заговорить с ней.

Не знаю, сколько прошло времени, наконец, мы перестали копать. Я почувствовала, что моя лопатка уперлась во что-то мягкое.

Алена велела мне отойти, отвернуться и не поворачиваться, пока она не разрешит.

На ватных ногах я отошла в сторону, села на мокрую от вечерней росы траву. Никакие силы не заставили бы меня обернуться, мне казалось, что за моей спиной происходит что-то непоправимое и ужасное.

Вдруг страшно и горько зарыдала Алена. Я вскочила на ноги и в ужасе обернулась… Папа! Папочка! Огромные деревья надо мной качнулись и все разом повалились на меня, их черные ветви потянулись ко мне, словно пытаясь задушить, задавить меня, что-то громко и пронзительно завыло и заухало, я закричала и потеряла сознание.

* * *

Все происходившее с нами потом до сих пор с трудом укладывается в ясную картину. Словно все происходило с кем-то другим, посторонним, а я лишь наблюдала со стороны.

Когда я очнулась, я увидела, что Алена сидит на земле, на краю этой черной, ужасающей меня ямы. Казалось, она тоже была без сознания. Я трясла ее, плакала, умоляла, но она была безучастна.

- Алена, пойдем домой! Пойдем домой, Алена! – кричала я. Гулким эхом отзывался мой голос в черной кроне деревьев, пугая птиц.

Наконец, она подняла голову и посмотрела на меня:

- Тихо, Леночка. Тихо, маленькая, - сказала она. – Пусть папа полежит немного, пусть отдохнет, он устал, видишь, он устал… - И она снова наклонилась к отцу.

- Алена, пойдем домой! – громко плакала я. Мне было страшно, я не знала, что мне делать с ней, как увести ее. На папу я старалась не смотреть, я, словно понимала, что если взгляну на него, то сойду с ума, так же, как и Алена.

- Алена, Аленочка, пожалуйста, пойдем домой! Я боюсь, я боюсь, Алена, пойдем домой! – я гладила ее по плечу, снова трясла ее и совсем охрипла от плача.

Стало совсем темно. Луна светила сквозь ветви деревьев, все плотнее обступающих нас. Я устала плакать, устала звать Алену, прислонившись к ней, я то ли уснула, то ли просто потеряла сознание.

Очнулась я от резкого толчка. Алена стояла надо мной и сердито смотрела на меня. Взгляд ее уже не казался таким бессмысленным, затуманенным, она словно пришла в себя.

- Лена, уже совсем темно, а ты разлеглась, вставай, нам нужно идти.

Ямы не было, земля была выровнена, и закрыта ветками.

Я шла за Аленой, не разбирая дороги, ни о чем не думая. Ветви больно хлестали по лицу, меня бил озноб.

Дом был пуст. Слепо темнели окошки. Папы больше не было с нами.

- Лена, - сказала Алена, - мне нужно уйти сейчас. Ты останешься и будешь ждать меня. Никуда не уходи из дома, слышишь? Закройся и никому не открывай. Лучше ложись спать.

Она говорила резко, строго и казалась совсем не похожей на прежнюю Алену, которую я знала и любила. Я смотрела на нее и ничего не могла ответить, горло сжало с такой силой, что я не могла произнести ни звука.

Алена взглянула на меня пристально. – Ты почему не отвечаешь? – спросила она. - Ты почему молчишь? Лена! Лена! - она затрясла меня за плечи. - Почему ты молчишь? Отвечай! Отвечай, скажи что-нибудь!

Я молчала, не в силах выговорить ни слова, только испуганно смотрела на нее.

- Ладно, ладно, маленькая, успокойся, - она обняла меня, - ничего, ничего, - она снова взглянула на меня, - мы с тобой потом поговорим, я вернусь, и мы поговорим, хорошо? – она взяла мое лицо в ладони, поцеловала. – А теперь я пойду, закрой за мной дверь.

Она ушла в темноту тайги. Ушла, чтобы больше не вернуться.

Я закрыла дверь на большой железный засов, легла на пол у нашей большой печки, еще хранившей тепло, папа топил ее утром, чтобы мы могли вернуться в теплый дом, но теперь это тепло нашего милого уютного дома никого уже не согреет.

Я закрыла глаза, пытаясь заснуть, но перед глазами мелькали деревья - черные, тянущие ко мне ветви, пытающиеся задушить. Я пыталась крикнуть, позвать на помощь, но ветви обхватили мое горло, переплели его, схлестнули со страшной силой, так что я не могла издать ни звука.