Светлана Алешина - Акула пера

— Да вы не беспокойтесь, — рассудительно заметила я. — Ничего не пропало. Можете хоть сейчас проверить!

— И вообще, давайте проверим содержимое сумочки и определим ее в камеру хранения, — предложил Александр Михайлович. — Или передадим ее кому-нибудь из родственников…

— Нет у меня никаких родственников! — враждебно заявила Самойлова. — А какие есть — я им рубля не доверю! А сумочка пускай при мне полежит! У меня здесь своя тумбочка положена? Вот пускай там и находится!

Александр Михайлович развел руками.

— Вообще-то тумбочка для другого предназначена, — заметил он. — Ну да бог с ним! Только, чур, к нам никаких претензий, Татьяна Михайловна! Мы вас лечим, но вещи ваши охранять некому, понимаете?

— Сама сохраню, — упрямо заявила больная. — А мне еще долго лежать, доктор?

— Я уже говорил: травма серьезная, — скучным голосом сказал Александр Михайлович. — Загадывать не берусь, но на два месяца настраивайтесь железно!

Самойлова разочарованно пожевала губами, и ее единственный глаз подозрительно сверкнул в мою сторону. Она все-таки не утерпела и спросила:

— Ты, девушка, этого человека хорошо знаешь, который в сумочке-то шарил?

Подтекст вопроса был ясен. Татьяне Михайловне очень хотелось знать, заглядывала ли я в эту проклятую сумку, — просто она стеснялась спросить об этом напрямую. Меня все это начинало уже раздражать, но злиться на больного человека было глупо и некрасиво. Поэтому я как можно спокойнее сказала:

— Никто в вашей сумочке не шарил, ни я, ни тот человек. Между прочим, если бы не он, кто знает, что с вами бы сталось… И зачем ему ваша сумочка — он человек положительный, зарабатывает хорошо…

— Те, которые зарабатывают, они до денег особенно жадные, — глубокомысленно заметила Самойлова, но тут же спохватилась: — Я не про того товарища, конечно, а вообще… Ему-то моя глубокая благодарность! Как и доктору, который операцию производил. Ночью тут другой доктор был — серьезный мужчина…

Это уже был, кажется, камешек в огород Александра Михайловича. Но он, ничуть не смутившись, сказал:

— Это верно, Николай Григорьевич у нас — ас! Вам, Татьяна Михайловна, повезло!

— Как утопленнику! — саркастически отозвалась больная.

— Не преувеличивайте, не преувеличивайте, Татьяна Михайловна! — сказал, посмеиваясь, доктор и, как бы невзначай подхватив меня под руку, повел к выходу.

Самойлова смотрела нам вслед колючим глазом, прижимая к одеялу свою драгоценную сумочку.

В коридоре Александр Михайлович с большой неохотой отпустил мою руку и, показав глазами на дверь палаты, с улыбкой заметил:

— Ничего себе экземпляр, да? Сейчас это еще цветочки… Представляю, что будет, когда она пойдет на поправку! Заметили, какой у нее взгляд? Одним глазом за два смотрит! Будем надеяться, что из ее торбы ничего не пропало, а то она нас всех со света сживет.

— Вполне возможно, — серьезно заметила я. — Поэтому я немедленно удаляюсь. Всего хорошего! Было очень приятно познакомиться.

Александр Михайлович посмотрел на меня с сожалением и сказал:

— Заходите еще! Как говорится, милости просим! Может быть, захотите еще что-нибудь передать гражданке Самойловой…

— Спасибо! — засмеялась я. — Как говорится в известном фильме, уж лучше вы к нам! Меня сюда больше калачом не заманишь!

И я ушла из больницы в полной уверенности, что теперь не появлюсь здесь по крайней мере в ближайшие лет десять. Вообще-то на интуицию я не жалуюсь, но в этот раз она явно не сработала. И десяти дней не прошло, как мне опять пришлось заглянуть к Александру Михайловичу.

В большом городе преступления совершаются ежедневно. Дня не проходит, чтобы кого-нибудь не ограбили, не избили, не угнали пяток машин, на худой конец, не расколотили бы зеркальную витрину в модном магазине. Я не говорю уже о карманных кражах в трамваях и на продуктовых рынках — это происходит постоянно.

На одном перечислении милицейских сводок можно набрать целую газетную полосу. Но если вы думаете, что газета «Свидетель» идет именно по такому пути, то вы глубоко ошибаетесь. Нашу газету интересуют не те заурядные… преступления, которые совершаются на каждом шагу по известной схеме: «украл — выпил — в тюрьму», а настоящие сенсации, способные держать читателя в напряжении то время, которое проходит от выхода одного номера газеты до другого. Сами понимаете, на события подобного рода существует определенный дефицит, а именно от них зависит тираж и репутация газеты. Поэтому приходится лезть из кожи, пытаясь разнюхать какой-нибудь сногсшибательный материал, а когда это не удается, вся редакция приходит в уныние — газету заполнять нечем, читатель отворачивается, тиражи падают. Впору хоть самой выходить на большую дорогу.

Нечто подобное происходило и в те дни, которые последовали за нелепым происшествием, случившимся с мужем моей дальней родственницы. Озабоченная выпуском очередного номера газеты, я уже почти забыла о нем, как вдруг Кружков сам позвонил мне на работу.

— Привет! — сказал он. — Как поживаешь? У тебя еще не пропало желание посидеть на нашем новом диване?

— Привет! — ответила я. — Честно говоря, мне сейчас не до дивана. И поживаю я не то чтобы очень — вся в работе. А ты, судя по голосу, чувствуешь себя отлично?

Кружков довольно усмехнулся в трубку.

— Ну, вообще-то, отлично — это чересчур! Но уже гораздо лучше. Правда, Людка все еще ворчит, но в основном все уладилось. Права я забрал, так что все в порядке. Вспоминаю ту ночь как страшный сон… Кстати, я что звоню? Ты вернула сумочку этой недотепе?

— Нет, я оставила ее себе! — язвительно заметила я. — Дурацкий вопрос! Разумеется, я ее вернула.

— Ну, слава богу! — с облегчением сказал Кружков. — А то эта позиция не давала мне покоя… Теперь можно считать, все расставлено по своим местам… Надеюсь, дамочка тебя отблагодарила?

— Как бы не так! — возразила я. — Она явно была уверена, что я собиралась ее обчистить. Вырвала сумочку у меня из рук и даже спасибо не сказала.

— Вот она, людская неблагодарность! — скорбно произнес Кружков. — Делай после этого добрые дела! Я, кстати, справлялся в милиции — говорят, типа, совершившего наезд нашли уже на следующий день.

— Я знаю. Только, скорее, он сам нашелся, — ответила я.

— Ну, это неважно, — беззаботно сказал Кружков. — Главное, что преступник не остался безнаказанным… А вообще, беда беду тянет.

— Ты о себе? — спросила я.

— Нет, я опять об этой, — сказал Кружков. — Как ее — Самойлова, что ли? Помнишь тот адрес, который я нашел у нее в сумочке?

— Смутно, — призналась я. — А что такое с этим адресом?

— Ну, как не помнишь? — обиделся Кружков. — Я туда еще утром мотался — без прав, между прочим! Улица Леонова, там еще некий Григорович значился — на почтовом ящике… Ну вспомнила?