Леонид Сапожников - Три версии

…В конверте лежал сложенный вдвое листок с машинописным — как водится! — текстом: “Никита Гладышев погиб из-за тирана-отца и глупой матери, простившей своему муженьку измену ей. А сын-то не простил! Охоч товарищ Гладышев до молоденьких женщин. Семьи он разбивает из-за своих сердечных увлечений. А еще называется руководитель! Однажды на моих глазах, на вокзале, он обнимал и целовал молоденькую женщину, а в руках у нее были свертки. Одарил, выходит!”

От этой анонимки пахло кухонными склоками. И тем не менее мимо этого сигнала нельзя было равнодушно проходить.

Постучав, в комнату вошел инспектор Самсонов и прямо с порога начал:

— Я узнал насчет очков, Дмитрий Васильевич. Были такие в наши аптеках, но давно. Мне посоветовали съездить в Черновин. Одна из сотрудниц аптекоуправления гостила там месяц назад и видела эти оправы, они немецкие, из ГДР. Я попытался связаться с Черновином по телефону, но не удалось. Где-то нарушена телефонная линия. Может, мне и в самом деле съездить туда? Окошечко появилось между другими делами.

— Что ж не возражаю, — кивнул я. — Вот взгляните. — И протянул Самсонову анонимку. — Сегодня пришла.

— Без почтового штемпеля конверт, — заметил инспектор.

— Да. Опущено в почтовым ящик на здании прокуратуры. Задание для вас, Игорь Демьянович, остается прежним, но с учетом того, что пожаловало письмецо, нужна попробовать установить прежде всего кто из жильцов дома работал ли работает вместе с Федором Борисовичем и Екатериной Ивановной Гладышевыми, узнать, какие между ними отношения. Выяснить, у кого в доме имеются пишущие машинки, ну и естественно, попытаться достать машинописные образцы с них. Практика показывает, что авторы анонимок чаще всего бывают из ближайшего окружения тех на кого потом и шлют свои послания. Безусловно, это вовсе не означает, что сейчас не может быть иначе. Нужно побывать в строительном тресте, установить контакты там.

— Интересно, какой микроклимат был в семье Гладышевых? — сказал Самсонов. — Побеседую с участковым инспектором. Может, даст информацию о Никите, не замечен ли был в какой-нибудь подозрительной компании.

— Верно, — согласился я.

Переговорив с Самсоновым, я позвонил директору Румянцеву и попросил передать Ромашиной, что хотел бы с ней встретиться сразу после уроков.

— Когда они сегодня кончаются у Елизаветы Павловны?

— Одну секундочку, Дмитрий Васильевич, взгляну в расписание… Ага у нее четыре урока. Значит, в двенадцать двадцать. Но обычно после уроков преподаватели обедают в школе. Приезжайте к двенадцати сорока пяти.

— Договорились. Я буду ждать ее в вестибюле.

16 мая 1978 года, вторник, 12 часов 45 минут

— Директор сказал, что вы приглашаете меня на прогулку…

В голосе — насмешка, а взгляд между тем серьезный, цепкий.

Эффектная женщина Ромашина Елизавета Павловна. Высокая, стройная. В глазах и движения — властность.

— Надеюсь, вы не против? — простодушно спрашиваю я.

— Ну отчего же против? — Легкое пожатие плечами. — Уроки у меня кончились. Полагаю, часа нам с вами хватит?

— Вполне!

Мы вышли из школы и Елизавета Павловна сама предложила маршрут:

— Поедемте к морю!

Спустились к набережной. Над головой шумно кружили чайки. Ромашина на мгновение подняла голову, на лице промелькнула гримаса брезгливости.

— Не люблю этих птиц! — бросила она.

— Чаек? — удивился я, как-то прежде никогда не задумываясь над своим отношением к ним. Чайки для меня были все равно, что рыбачьи шаланды или гудки теплоходов. — Почему же вы не любите чаек?

— Не знаю, — легко ответила она. — А разве вы все можете объяснить?

Мне показалось, что Ромашина хочет прощупать меня и сознательно пытается заострить разговор. Что ж, я готов помочь ей в этом. Мне тоже интересно увидеть ее разной. Скажем, разговор в прокуратуре, в моем кабинете или в школе — у директора Румянцева — заранее был обречен на определенную “служебную стилистику”. Здесь же совеем иное дело. Медленно прогуливаясь по набережной, слушая, как вода бьется о гранит, мы оба можем позволить себе разговор почти непринужденный. И мы как бы проверяли себя, а способны ли на подобный тон разговора.

— Впрочем, — неожиданно улыбнулась Ромашина, — я могу сказать, почему не люблю чаек. Их считают чуть ли не символом свободы. А они истерично и жадно кричат и до крови, до смерти забивают друг друга. В этих птицах есть какое-то поразительное противоречие между формой и содержанием. Мне же не по душе раздвоение. Наверное, в чем-то я идеалистка.

Насколько она идеалистка, я не смог бы сказать, но то, что эта броская женщина весьма категорична о своих суждениях, в этом я почему-то уже не сомневался.

Мы незаметно дошли до порта, точнее сказать, до прежних его границ. Показался бывших третий причал.

— Скажите, где его нашли? — внезапно спросила Ромашина.

Она говорила о Никите Гладышеве.

— Вон там, справа, — показал я рукой.

— Какой ужас! — чуть слышно обронила Елизавета Павловна. — Если бы это случилось с моим сыном, не знаю, что бы я…

— Елизавета Павловна, — перебил я, — расскажите мне о Никите Гладышеве. Я хочу понять, что за человек был этот юноша.

— Вы полагаете, что учителя так уж хорошо знают своих учеников? — не без горечи откликнулась Ромашина.

И замолчала. Она долго смотрела на воду, лениво плескавшуюся около причала. A еще два дня назад здесь безумствовал шторм.

— Собственно, что вы хотите доказать своим расследованием? — Елизавета Павловна резко повернулась ко мне.

— Я хочу установить истину: как и почему погиб Никита Гладышев. Пока меня не убеждает, не удовлетворяет ни одна из трех версий, над которыми мы работаем. Могло произойти убийство, самоубийство и несчастный случай.

— Но так ведь не может быть! — возразила она. Что-то одно из трех?

— Совершенно верно, — ответил я. — Я сконцентрировал внимание на версии, по которой…

— Гладышева убили, да? — напряженно перебила Ромашина.

— Нет, — покачал я головой, — по которой с ним произошел несчастный случай.

— Вам что же, так удобнее? Почему?

— Почему? — повторил я. — Я вам отвечу. Если не возражаете, вопросом на вопрос. Выходит, вы допускаете, что Никиту Гладышева могли убить, столкнуть в воду?

— А вы опасный собеседник, Дмитрий Васильевич, — заметила Ромашина. — С вами ухо востро нужно держать!

— Ну, вам-то зачем его со мной так держать? — пожал я плечами.

— Не скажите, не скажите! — живо возразила Ромашина. — Вы следователь. А погиб учащийся из моего класса…

Ее намек был более чем прозрачен. Ромашиной, как и директору Румянцеву, тоже хотелось, чтобы я искал причину гибели Никиты Гладышева где-то в ином месте