Аркадий Адамов - Стая

— Да.

— Говорит чего?

— Не очень.

— Арестовать все равно придется,— вздохнул Бескудин.— Как договорились. Понятно? Санкцию прокурор дает. Все-таки двести шестая статья, что ни говори. Злостное хулиганство.

— Разрешите к вам зайти по этому поводу.

— Кончай с ним, тогда заходи. Но смотри не отпускай. Слышишь?

— Так точно.

Виктор положил трубку и посмотрел на Розового. Тот сидел, опустив голову, и молчал.

— Ну, давай рассказывай, что в тот вечер было,— сказал Виктор.— И как это он вам позволил такую глупость выкинуть?

— Он нам за это навесил,— глухо ответил Розовый.

— Где он сейчас, знаешь?

На круглом лице Розового мелькнула усмешка.

— Не знаю.

— А когда встречу тебе назначил?

— Ничего он не назначил.

Чем дальше продолжался этот разговор, тем яснее становилось Виктору, что Харламов ничем ему не поможет. Он боится. Но не его, Виктора, и даже не возможного наказания за драку. Он боится того человека. Помешает или поможет его страх распутать дела этой группы? И какую роль в ней играет Карцев? И Галя? Зачем понадобился им шофер? Наконец, куда сбежал Генка Фирсов и почему? Это все, конечно, знает Харламов. Знает он и как зовут того человека. Это очень важно для предстоящего поиска.

— Ну вот что,— сказал, наконец, Виктор Розовому.— Ты пока посиди там в коридоре и подумай. Тебе сегодня много чего придется мне рассказать. А я сейчас вернусь.

Тот поднялся и, демонстративно вздохнув, направился к двери.

— Да, кстати,— сказал Виктор.— Как его кличка?

— А вы у него самого спросите,— нагло ответил Розовый.

И Виктор пожалел, что задал этот опрометчивый вопрос.

Вообще с Харламовым разговор складывался плохо. Что-то странное чувствовалось в его поведении, что-то непонятное. И Виктор, собираясь уже идти к Бескудину, расстроенно подумал: «Ну, пусть кроет, как хочет, пусть что угодно, но только бы знать, что делать дальше».

Как раз в этот момент и зазвонил телефон на столе.

В то утро какая-то женщина незаметно сунула Гале через прилавок записку. В ней были только две корявые строчки: «Все летит. Отрываюсь. Жди».

С самого утра около палатки толпились покупатели. Галя еле успевала отпускать товар, считать деньги, отвечать на вопросы. Какая из покупательниц сунула ей записку, Галя даже не успела заметить. Та высыпала ей на ладонь медные монеты и среди них затерялся бумажный КЛОЧОК.

—- Держи, милая, ровно тут,— пробормотала женщина и исчезла в толпе.

Только час или полтора спустя, когда ушли переполненные утренние электрички и покупателей стало меньше, Галя еще раз пробежала глазами так испугавшую ее записку.

В первый момент ей удалось лишь мельком взглянуть на нее, и Галю обожгло одно короткое слово: «Жди». Это слово не выходило у нее из головы. Значит, «он» зайдет к ней перед тем, как уехать? Зачем? Проститься? Ну, нет. Не такой это человек. Ему что-то надо от нее. Что же ему надо? И потом, почему он уезжает? Значит, что-то случилось?

За время их короткого знакомства она так ничего и не узнала об этом человеке. Разве только его имя — Петр. Он ее и пугал и привлекал своей таинственной, непонятной и опасной жизнью, своим страшным прошлым, о котором ей кое-что рассказал Розовый и на которое только намекал Петр, когда выпивал с нею. Она видела, как все боятся его, и гордилась, что такой человек выбрал ее себе в подруги. Хотя ей и бывало порой страшно с ним наедине.

Но у Петра годились деньги, он ей делал подарки, она не уезжала от него без них. Последний раз он подарил часики, очень дорогие, заграничные, с камешками. Это были уже четвертые часики, которые он ей дарил. Были и другие подарки, например, кофточки, тоже дорогие и красивые, но совсем не ее размера, их потом приходилось или перешивать, или продавать подругам. Петр был немногословен, груб, деспотичен даже, но щедр. И ради этого последнего его качества Галя охотно мирилась со всеми остальными.

Он часто и неожиданно исчезал. Она привыкла к этому. И никогда не прощался. И вдруг сейчас — «жди». Это поразило и испугало ее.

Когда схлынула волна утренних покупателей, Галя, отойдя от прилавка, достала записку и уже внимательно прочла ее. Внезапно она заметила, что на обороте листка имеется приписка, торопливая и совсем уж корявая. С трудом разобрав ее, Галя нахмурилась. Теперь стало понятно загадочное слово «жди». Вот значит, чего захотел от нее Петр (даже в мыслях она не называла его странной и неприятной кличкой — Гусиная Лапа). «А что, если он насовсем уезжает?» — вдруг подумала она с невольным и совсем неожиданным для нее облегчением. Почти подсознательно она тяготилась этой связью, ее все-таки изрядно пугал этот человек, его неведомые и, как она подозревала, нечистые дела. Она старалась не думать о них, но тревожные мысли все чаще посещали ее в последнее время. И вот — записка. Что она означает? Может, и в самом деле исчезнет из ее жизни этот человек? Похоже на то. Но она ничего не вернет ему. О нет. Она придумает что-нибудь другое.

Из задумчивости ее вывел чей-то нетерпеливый голос:

— Девушка, сколько же можно ждать?

Галя обернулась к прилавку.

— Не больные и обождать,— грубо ответила она.— Чего вам?

А вскоре прибежала возбужденная, сияющая Раечка. Галя еще издали заметила ее изящную фигурку в черной шубке и большой меховой шапке на пышных волосах. Торопливо отпустив очередную покупательницу, Галя захлопнула окошечко и вывесила табличку: «Обед».

Раечка проскользнула в палатку и опустилась на пустой ящик из-под банок с вареньем.

— Ой, я так хотела тебя повидать! Просто ужас как хотела! Еще вчера. Но меня с работы не отпустили. А сегодня у меня отгул,— восторженно поблескивая глазами, затараторили она.— Утром мне должен Толик звонить. Его вчера в райком вызывали. Я сказала маме, что сейчас вернусь. И прямо побежала к тебе. Ты знаешь? Я, кажется, влюбилась.

— Очередной роман? — усмехнулась Галя.

— Нет, нет. Это совсем другое! Он мне ужасно нравится. Честное слово. Так еще не бывало. Ты знаешь, он такой остроумный, начитанный. И я ему совершенно вскружила голову. Да! Да! Совершенно! — Раечка счастливо засмеялась.— Ты же сама велела. Вот я и вскружила. Ах, Галочка, это так здорово! И он красивый, правда? Ты знаешь, когда он меня хотел поцеловать в тот вечер, мне вдруг стало страшно... Ну, что ты на меня так смотришь? Я дура, да? А скажи, Галочка, ты был к когда-нибудь ужасно-ужасно влюблена? Ну, так, чтобы голова даже кружилась? Ты знаешь, мама сегодня за завтраком... Боже мой! Я совсем забыла, зачем пришла.— Лицо ее вдруг стало испуганным.—Галочка, дорогая! Я прямо всю ночь тогда не спала. Ты мне такую ужасную вещь сказала.

— Какую еще вещь? — сухо спросила Галя.

Ее раздражало счастливое возбуждение подруги.