Марк Гроссман - Капитан идет по следу

Помолчав, заведующий добавил:

— Только огонь не с барака пошел. Я видел…

На вопрос о причине пожара Можай-Можаровский ничего ответить пока не мог. Надо посмотреть, подумать. Сейчас можно сказать только одно: базу подожгли чужие люди. Зачем? Возможно в ночь с субботы на воскресенье в склады проникли преступники. Заметая следы хищений, они могли заложить на базе «адскую машину» или химические реактивы. Все может быть…

— Что за человек? — задумчиво спросил Смолин, когда заведующий вышел, прямо неся на худой шее голову с выгнутыми, как крылья, бровями.

— Надо подумать… — улыбнулся Каракозов, но тут же стер улыбку с лица: в комнату входил Порфирий Карасик.

Ступал он осторожно, будто кошка по воде, мял в кулаке бороденку и настороженно глядел на погоны следователей. По его виду можно было судить, что вся эта история ему крайне неприятна, что он и рад бы оказать содействие, да ничего не знает.

Подойдя вплотную к следователям, Карасик увидел, что это те самые люди, которые глазели на пожар, и немного успокоился. Значит, они видели то же, что и он, Карасик, и ему, собственно, нечего добавлять.

— Садитесь, Порфирий Никитич, — пригласил его Смолин и подвинул стул. — Не поможете ли нам?

— Это с полным удовольствием, — начал было Карасик, но спохватился. — А только кто ж его разберет, как вышло?

— Вы давно знаете Милоградова?

Сторож вскинул глаза к потолку, зашевелил губами, что-то стал прикидывать на пальцах и вздохнул:

— Как сказать? Тридцать лет, на круг.

— Ну и что он за человек?

— Сергей Мефодьевич? Ничего. Человек…

— А все-таки?..

— Да что ж… Трудится. Семью кормит…

Смолин переглянулся с Гайдой, спросил:

— Не знаете, куда уходил Милоградов в воскресенье?

— Нет. Не глядел за ним.

— Вы сторожите базу уже двадцать лет. Можно пройти к складам в выходной день или нет?

— Хм, — помялся старик. — Может и бывало, разве упомнишь?

Карасик, отвечая, ходил вокруг да около, и следователям было ясно, что он больше всего боится сказать что-нибудь определенное. Старик не догадывался, кого подозревают эти люди, сам он ничего тоже не предполагал и ему не хотелось попасть впросак. Скажи что-нибудь, а потом обернется это против него же или его знакомых.

— Не живут люди в мире, — бормотал старик, выходя из кабинета. — А чего б не жить?..

Проводив Карасика, Смолин пригласил в комнату Милоградова. Капитан еще у базы обратил внимание на кладовщика. Его нелепая внешность, вызывавшая одновременно и досаду, и сожаление, сразу бросалась в глаза.

Смолин механически взглянул на ноги Милоградова и почти физически представил себе следы ботинок, обнаруженные на пожарище. У низкорослого Милоградова были огромные ступни, пожалуй, не в семь, а только в четыре раза меньше его роста. Теперь капитан, кажется, сообразил, почему человек, оставлявший такие большие отпечатки, делал средние шаги.

— Куда вы уходили в воскресенье, Сергей Мефодьевич? — спросил Смолин, вглядываясь в кладовщика.

Милоградов пошевелил пальцами, его синие глаза помутнели, и он сказал растерянно и неизвестно зачем:

— Семья у меня через меру громоздкая.

— О чем вы?

Милоградов помолчал, будто рассчитывал, что следователи сами поймут такие простые вещи, но, кинув взгляд на капитана и увидев, что он смотрит выжидающе, пояснил:

— В пусточасье книги переплетаю. Прирабатываю немного.

Он снова замолчал, приглядываясь к следователям и, кажется, не понимая, к чему его обо всем этом спрашивают.

— И зачем же вы пошли на базу?

— В пятницу заказ мне дали, взялся я за него, а прижимная доска для пресса лопнула. Хорошая такая была доска, из березы, шестьсот на двести миллиметров… Пришлось новую сделать, на базе… У меня инструмент там, тисочки и все такое… В воскресенье за доской ходил…

Это был ответ, которого Смолин никак не мог ожидать. Капитан открыл ящик, доставая бланк протокола и собираясь с мыслями.

— На все это — пятнадцать минут… Да… — вмешался Гайда. — А вы — два часа.

— Доску рубанком шаркал, в конторке прибирал, стружки выносил…

— Ну — час.

— Я и сам думал: быстро обернусь. А тут грех случился — очки потерял. Искал вот… не нашел…

— Эти? — достал из ящика находку Смолин.

— Они…

Тут только, кажется, до кладовщика стал доходить смысл вопросов. Он побледнел, растерянно поднялся со стула, но тут же снова сел и опустил голову.

Помолчали.

— Могли бы вы на минуту снять правый ботинок? — спросил Смолин. — Поверьте, это очень важно.

Милоградов поспешно кивнул головой и стал разуваться. Пальцы у него мелко дрожали, и он никак не мог распутать узелок на шнурке. Наконец, кладовщик передал ботинок Смолину.

Капитан оглядел подошву.

В передней ее части, почти у самого носка, блестела кнопка, приставшая к коже. Кнопка, которая и оставила круглый маленький оттиск в следе у водопровода.

— Вы были только у себя в конторке? Никуда не заходили больше? — спросил майор, когда кладовщик обулся.

— К водопроводу ходил еще — руки мыть.

— Хорошо… — разочарованно сказал Каракозов.

Оставшись одни, следователи молча взглянули друг на друга и почти одновременно вздохнули.

— Непонятно, — наконец заговорил капитан. — Он один приходил на базу в воскресенье. Я полагал, будет скрывать это. Тогда мы поймали бы его на следе, на стружках, на очках. Милоградов сам сказал обо всем. Это очень меняет дело.

— А может быть, это вполне объяснимая тактика? Милоградов, конечно, знает, что мы беседовали с охраной. Не решил ли он рассказать только то, что нельзя утаить?

— Сомнительно. Кладовщик никак не мог рассчитывать, что мы найдем, скажем, стружки. А говорить о них в этой ситуации весьма рискованно. — Это немалый повод для подозрений.

Гайда, в течение нескольких часов почти не открывавший рта, взглянул на товарищей и сказал внезапно:

— Все может быть… Все… Два часа, видишь ли… Но почему ж коптящее пламя?

Смолин не успел спросить Михаила Ивановича, что он имеет в виду. В комнату, без стука, вошел возбужденный Можай-Можаровский. Он подергал себя за обвислые обкуренные усы и доложил, сильно окая:

— Только что мне сказали: в воскресенье на базе был Милоградов…

Сообщил он это таким тоном, который в других обстоятельствах мог вызвать улыбку. Он, тон этот, значил: заведующий, разумеется, сожалеет, что тень падает на своего человека, однако весьма рад, что здесь умысел, а не случайность. За преступный умысел других он отвечать не может.

— Милоградов там околачивался… — повторил мысль Можай-Можаровский.

— Вот как? — отозвался Каракозов. — Почему его пропустила охрана?

— Я не о том сейчас, — махнул рукой заведующий. — Он ушел, загорелся бензол…