Шепард Ривкин - Пальцы женщины

Я закурил сигарету, удобнее устроился на сидении, вдыхая свежий воздух и закрыл глаза.

Я мысленно продумал о всем, что мне известно и о том, что я мог предполагать.

Ей было, вероятно, между тридцатью и сорока годами.

Она, вероятно, была зажиточной, может быть, и богатой.

Она была замужем. Или замужем сейчас. Или, личность, которая развлекалась, отрезая ее пальцы, хотела, чтобы мы так подумали.

Она старалась вывести следы татуировки. Не достигнув этого, она купила достаточно широкое кольцо, чтобы скрыть татуировку.

Она имела дело с экспертом по анатомии, вероятнее всего, с врачом.

А теперь она пленница в Нью-Йорке или в районе ста пятидесяти километров вокруг города.

Следовательно, нужно искать богатую женщину, имеющую связь с врачом. Это может относиться ко всему женскому населению Парка авеню.

11

В тот момент, когда я удалялся от Бруклинского моста и направлялся по спуску насыпи, мне в голову пришла одна мысль. Она показалась мне многообещающей.

Я поехал на 240 Центр стрит, вошел в Центральное бюро коммуникаций и стал рассматривать большую карту. Я взял все справочники Нью-Йорка, окрестности Нью-Йорка и Конектикума, находящиеся в районе ста пятидесяти километрах вокруг города.

Я сел за стол и выписал себе названия всех школ медицинской службы, а также всех госпиталей. Медицинских журналов, фармацевтических газет. Медицинских обществ. Я подумал немного, пожал плечами и проворчал: "В том положении, в котором я нахожусь..." и прибавил ко всему этому еще и психиатрические учреждения. Потом посмотрел на свой список.

Только в Манхеттене и Кюине было больше ста госпиталей. У меня заболела рука и пальцы. На некоторых листах были следы крови от моей раны. Против каждого наименования я проставил номер телефона.

Я позвонил секретарю директора Центральной полицейской школы. Я заявил ему, что инспектор Ханрахан хотел использовать аудиторию завтра с девяти до десяти часов утра. Свободна ли она?

Она сверилась. Она была свободна. Она проследит, чтобы микрофоны и система трансляции были в порядке. А может она попросит агента дежурившего у входа, дать указание врачам, куда направляться. Она, конечно, вывесит соответствующий плакат у входа.

Я поблагодарил ее и повесил трубку. Все, о чем я просил, будет написано в рапорте. И это будет сделано от имени Ханрахана и сделано это было по просьбе инспектора Санчеса.

Я вздохнул. Я теперь отдал себя на растерзание своего недруга, другими словами, сам положил свою голову в петлю. Это зрелище очень бы понравилось Ханрахану. Я ухудшил еще более свое дело еще и тем, что понес свой список Кемелману. Кемелман был сержантом, который начинал службу одновременно со мной. Достигнув звания сержанта, он был опрокинут машиной в тот момент, когда регулировал движение. Теперь в колене у него была металлическая пластинка и, если он и мог ходить, то быстрое передвижение было для него невозможным. Кемелман знал, что никогда он не получит звания, выше сержанта и он, конечно, затаил обиду.

- Салют, Санчес.

- Как дела, Гарвей?

- Так себе. Что нового?

Я подал ему список. Он задумчиво сжал губы.

- И что же?

У нас с ним никогда не было общих дел. Он завидовал мне, моей карьере. А теперь мне нужно было убедить его помочь мне и обещать ему, в свою очередь, услугу.

- Позвони по каждому телефону, - сказал я и он невольно свистнул. Вызови деканов медицинских университетов, редакторов газет. Директоров медицинских обществ. Интендантов госпиталей. Администраторов приютов. Врачей-психиатров медицинской службы. Скажи им, что главный комиссар просит их прибыть в аудиторию Центрально полицейской школы завтра в девять часов утра.

- Приказ исходит от кого?

Если бы я ответил ему, что от меня, он ответил, что этого недостаточно. И на том бы это и закончилось. Если я отвечу, что от Ханрахана, он ответит мне что-то вроде: - Ну пусть мне потом позвонит об этом.

- От Ханрахана, - ответил я упавшим голосом.

- Ханрахана, а?

Он посмотрел на низ каждой страницы. Он посмотрел вначале.

Я взял листки и написал на каждой странице: "Ханрахан, главный инспектор. Подписан Санчес, инспектор первого класса."

Теперь Кемелман был готов. В случае каких-либо недоразумений, ему достаточно было показать мою подпись. А неприятности конечно будут.

Не спрашивали согласия у двухсот персон прибыть в центр Манхеттена, предупреждая их лишь накануне вечером. Многим из них придется выехать из дома в пять часов утра, чтобы во время прибыть на место, а в это время цивилизованные люди обычно спят.

Я взял последнюю страницу и написал: "Все расходы по путешествию и потерянному времени будут оплачены полицией Нью-Йорка после представления соответствующего счета".

- Скажи им это, - добавил я.

Теперь Кемелман был убежден. Его спина выпрямилась, неприязнь рассеялась.

Я подумал, что это немного успокоит тех людей, которые должны будут приехать из Филадельфии или Бридгепорта.

- Я сразу же займусь этим, - сказал Кемелман.

Я спустился вниз и вышел через заднюю дверь. Это привело меня на Центральную Маркет-плас и на маленькую улочку, идущую как раз позади Центрального Комиссариата.

Когда я спускал стекло в моей машине, я увидел Мак Картни, выходящего из подвального этажа, в котором находится служба фотографии.

Я приветствовал его кивком головы. У него был очень довольный вид.

Он подошел ко мне.

- Что нового? - спросил он.

Я колебался. Мне необходимо было дружеское участие.

- А ты сохранишь это в себе?

- Что ты обо мне думаешь?!

Я рассказал ему про условия, которые взял на себя с Кемелманом. Я сказал ему, что под каждой страницей подписал: "Ханрахан".

Мак Картни сунул две порции жевательной резинки себе в рот и прошепелявил блистательный комментарий:

- Ты взял на себя чертовский риск.

Я посмотрел на него, потом взял ключ и открыл машину. Потом еще раз посмотрел на него.

- Спасибо, - сказал я.

- Ты знаешь, что ты себе повесил на нос? Ты серьезно об этом подумал?

- А тебе никогда не говорили, что у тебя большая пасть?

- Совсем необязательно сердиться.

- Нет, но я совершенно не обязан тебя слушать.

Сердитым жестом он достал еще две порции жевательной резинки и бросил себе в рот. Он сам начинал нервничать. Это меня успокоило и я снова влез в машину. Он схватил ручку дверцы и захлопнул ее. Мне везло в последнее время на то, что перед моим носом хлопали дверями.

Настроение мое улучшилось. Я направился на Хаустон стрит. Я стал думать о том здании, которое я дал секретарю Центральной школы. Я думал о Кемелмане. Во всяком случае, я заставил их выполнить свое распоряжение, их обоих, пользуясь собственным именем и подписав все страницы списка. Но я пошел слишком далеко, в этом не было сомнения. И как говорится в некоторых произведениях, я сам собирался рубить сук, на котором сижу.