Гелий Рябов - Мертвые мухи зла

Где "там"? Не объяснил и исчез. Голова шла кругом, вдруг услышал, как с треском распахнулась дверь, вывалился Юровский:

- Они уже здесь. Поехали.

И снова автомобили и пролетки у дома Ипатьева. Множество людей с узлами и чемоданами. Гуськом, под присмотром караульных, входят в калитку. Странная мысль: вот бы сейчас пойти и посмотреть, как дочери обнимают отца и мать, сестру... А этот мальчик в солдатской одежде, как будто с фотографии сошел... Алексей. Юровский произносит безразличным голосом:

- Сопляк... Собирался царствовать над нами. Щенок... А ведь неизлечимо болен. Гемофилия у него. Кровь не свертывается. Он этой кровью и изойдет...

Страшно. Признайся, матрос: очень страшно. У тебя нет сына. Пока нет. Но если бы его...

И судорога поперек лица. Юровский заметил. Глазаст.

- Что это ты?

- Борщом с гнилой свеклой накормили... - И без улыбки: - Мне бы теперь уйти. А то... обделаюсь.

- Сейчас поедем. Видишь, лет шестидесяти, в сером костюме с жилетом, голова седая, борода и усы? Это бывший генерал. Илья Татищев. Лишний. Теперь видишь двух баб? Пожилая, в черном, в широкой шляпе, старая? Это училка ихняя, Шнейдер. Рядом - помоложе, похожа на женщину нашего племени, это графиня, представь себе - Гендрикова. Обе лишние. Так вот: распорядись сейчас, чтобы этих сучек отправили в Пермь и там аккуратненько кончили. Аккуратненько... Способ пусть найдут сами. А Татищева этого мы сейчас увезем с собой... Топай, матрос.

Ильюхин побежал и, давясь, передал распоряжение юркому инородцу с маузером в деревянной кобуре через плечо. Тот откозырял:

- Щас. В самом лучшем виде. Генерала сам возьмешь?

- Сам. Не суетись, болезный...

Подошел к Татищеву:

- Видите, авто ожидает? Идемте...

- Куда? - заволновался, начал хватать какие-то баулы и чемоданы, они падали.

- Не извольте беспокоиться. Вещи доставим следом, в лучшем виде.

- Так куда же мы?

- В лучшую городскую гостиницу.

Врал и удивлялся истеричным своим выдумкам. Гостиницу? Что ж, можно и так сказать...

А Юровский баб этих не взял и поручил другим та-аваристчам только лишь по трусости своей. Слабо ему женщину застрелить. Боится железный чекист. Трус, и все!

Утешая себя этими пассажами, подошел к автомобилю. Татищев уже суетливо усаживался на заднее сиденье, стараясь поаккуратнее уложить пожитки.

- Этого совсем не нужно, гражданин... - Юровский навис над задним сиденьем и мгновенно все выкинул. - Вы не опасайтесь. Все подберут и внесут в дом. А мы с вами только зарегистрируемся.

- Но этот господин сказал, что в гостиницу! Как же так? - заволновался Татищев. - И вещи, мол, доставят...

- Не вижу противоречия...

Через пять минут остановились около тюрьмы и боковой калиткой прошли на кладбище.

- Это... Это и есть... гостиница? - Татищев все понял.

Юровский огляделся, неторопливо вытащил браунинг.

- Она самая, ваше превосходительство...

И выстрелил два раза.

Татищев рухнул и застонал, Юровский добил его, спрятал браунинг в задний карман брюк.

- Оружие революционеров! - сказал с гордостью. - Ты тут распорядись, чтобы закопали, а у меня еще дела...

Чтобы ты подох... И чтобы дети твои подохли. Все до одного! Сдерживая дрожь и ярость, направился к церкви. Увидел старика, тот подметал перед папертью.

- Пошел к стене тюремной! - приказал звенящим шепотом. - Там труп. Закопать без следа! И если только пикнешь-вякнешь - рядом зарою.

Заряжать главный калибр тяжело и хлопотно.

И революция дело хлопотное.

А быть чекистом - что ж... Для этого надо родиться с Лениным в груди и с наганом в кобуре.

Поутру вспомнил о монахинях. Они передали патроны. Сами по себе они этого не могли. Значит...

Значит, идет обслуживание главной задумки Юровского. И значит, кто-то из этих неотхаренных вовремя сук - на связи у Якова Михайловича. Это надобно немедленно проверить. И этот канал воздействия на семью - пресечь. "Накося, выкуси, железный Яков... Что понятно - то поправимо. Ты у меня фигу сглотнешь и не подавишься. И не заметишь. Ты, может, и от природы своей умелец, да ведь и мы... ты - ради мира у ног. И я - ради. Верю в солнце Завета. Вижу очи твои! Поборемся.

Но как выйти на этих черных помощниц? Как установить факт? Как пресечь - только незаметно, невнятно, чтобы не поняли, не догадались... Кулак не подмога. Наган - тоже. А если что не так... Амба.

Нужен Кудляков. А ведь странность: сколько работаем, а не удосужился узнать - где искать мил-друга, если что...

Он ведь оперативник. А у оперативника должно быть место, которое служит местом встреч. С теми, кто доносит. Жандармы, помнится, называли: "секретная агентура". Осведомительная и всякая-разная. А как узнать - где эта самая "явочная"?

Кто о ней, кроме Кудлякова, знает?

Председатель, вот кто! Лукоянов Федор Николаевич. Еще одна ошибка: надобно было представиться начальничку, как и положено культурному чекисту. Это Юровский сбил. И Татьяна. И Войков...

В "Американскую" помчался бегом. Поднялся в правое крыло на второй этаж, постучал. Голос послышался юношеский: "Да-да?"

Вошел. У окна молодой человек лет двадцати семи, бритый, в офицерской, тщательно отглаженной форме без погон, высокий, излишне худощавый. Лукоянов.

- Я - Ильюхин. От Дзержинского, из Москвы.

- Вы у нас две недели, а представляетесь только теперь? Ладно, какая нужда?

Объяснил. Лукоянов задумался:

- Явочная квартира - секрет особой важности. Вам Кудляков разрешил, если что? И вообще - откуда я знаю, зачем вам?

Еще раз объяснил.

- Срочное, говорите...

- Мне вам все до дырки выложить? - взъярился. - Вы знаете, от кого я и зачем.

Лукоянов молча написал что-то на листке, протянул.

- Это через две улицы, совсем рядом. Запомнили? Давайте...

Чиркнул зажигалкой, листок вспыхнул и исчез.

До указанного дома оставалось шагов сто, когда увидел, как из дверей выскользнула статная женщина в темном пальто и удалилась быстрым, но каким-то очень странным, мелким, что ли, шагом. Еще через мгновение появился Кудляков. Был он в рясе, с наперсным крестом, клобук держал в руке и, оглядевшись, уверенно надел.

- А ты артист... - ехидно заметил Ильюхин, хлопая "попа" по плечу.

- Ты? - не удивился Кудляков. - Что за нужда?

И тут словно молния ударила: баба эта... Мелкий шаг... Даже ж...й не вертела, как все они вертят.

- Игуменья? Из Спасо-Ефимьевского?

Торжество переполняло. Вот удача... И вообще: ай да я!

- Она... - Кудляков внимательно посмотрел. - А-а... Патроны, да? И что ты подумал?

Ильюхин растерялся.

- Как... что? Ты в уме? А что я должен был подумать? Что ты, в лучших жандармских традициях, говоришь одно, а делаешь - другое.

- В жандармских... - повторил усмешливо. - Держись за землю. Ты прав.

Ильюхину показалось, что теряет дар речи, а земля под ногами исполняет чечетку - палубное "Яблочко".