Андрей Константинов - Агентство «Золотая пуля-3». Дело о вдове нефтяного магната

А открыв глаза, я увидел сияющий караван хребтов. Клекотали орлы, дымились костры, гуляли отары овец. Сидели за длинными столами люди, пили чачу и вино, закусывали дымящейся бараниной и горячим хлебом, испеченном на тамдыре. Я увидел своих родителей, своего дедушку-чекиста, с которым никогда в жизни не встречался. Я увидел своих однополчан, с которыми попрощался еще пятнадцать лет назад. Я увидел сгоревшего год назад в своей квартире Костю Пирогова. И услышал радостный крик «Амира!» — Марат Усманов махал мне рукой с рогом, наполненным до краев грузинским вином.

Мир был искрящимся и прекрасным…

…искрящимся…

…и прекрасным…

Рассказывает Андрей Обнорский

Сентябрь зашелестел оранжевыми, желтыми, красными крыльями… Сентябрь прошелестел потерями. Всего месяц назад я был легок и беспечен. Легок и беспечен.

Сегодня — тридцатое сентября. Мой день рождения. Раньше я любил этот праздник. Любил принимать поздравления и получать подарки. Любил легкий ажиотаж внутри себя… Сегодня — тридцатое сентября. И пустота внутри. До ощущения вакуума в голове. До звона. До хруста. До скрежета.

А еще месяц назад все было по-другому…

…Я приехал к Худокормову и рассказал ему, что нашел тех уродов, которые напали на него. И часы, подаренные неизвестным мне Б. К., скоро к Яну Геннадьевичу вернутся. Деньги — уже нет, но это, как говорится, селяви.

Худокормова на следующий день выписали, и в помещениях Агентства снова зазвучал его голос: «Мотор!»… Тогда, помнится, меня слегка раздражала вся эта суета. Теперь мне ее не хватает.

Он повернулся и двинулся к дверям кафе. Я пошел следом. Я еще ничего не понимал, но уже догадывался…

Беркутов сидел на диване около гардероба. Он сидел, запрокинув голову, с закрытыми глазами и мокрой салфеткой на нижней части лица. На салфетке расплывалась кровавое пятно. На сорочке Беркутова тоже была кровь.

— Ну, — сказал Петренко, — как все это понимать?

Вопрос был обращен ко мне, но сформулирован неконкретно. Я пожал плечами:

— Не знаю… Что, собственно, произошло?

Андрея уже увезли на «скорой», мы с Петренко сидели за столиком, и мне сквозь стеклянную дверь хорошо был виден холл и диван, на котором еще пять минут назад сидел Беркутов. Гардеробщик стирал со светлой кожи дивана капли крови. Петренко сделал глоток пива и сказал:

— Вы собирались поужинать?

— Да, мы еще утром об этом договорились.

— А потом ваши планы изменились?

— Почему?

— Я не знаю почему. Я вас спрашиваю: почему вы решили изменить место встречи?

— Да что за бред? Вы сами видите: я приехал именно сюда. Опоздал немного, но тем не менее приехал.

— Вижу, что приехали… Если б вы не позвонили Беркутову и не перенесли место встречи в «Коралл», ничего бы с ним не случилось.

— Да что за бред? Какой, к черту, «Коралл»? Какой звонок?

Петренко снова внимательно — очень внимательно! — посмотрел на меня. Кажется, хотел что-то сказать, но ничего не сказал, а поманил пальцем бармена. Бармен — рожа масляная — подскочил. В глазах преданность.

— Расскажи-ка, дружок, — сказал Петренко, — что и как.

— Ну что рассказать? Беркутов пришел около восьми. Я-то сначала его не узнал, но Инга… Инга — это официантка… Инга его сразу узнала. Да я уже вам все рассказывал…

— А ты не мне. Ты господину Обнорскому расскажи, — Петренко кивнул на меня.

Бармен спросил:

— Вы — Обнорский?

Я не ответил. Глупый вопрос, и отвечать на него не стоит.

— Ага, — сказал бармен. — Ага… Понял. Ну, в общем, он заказал кофе и пятьдесят капель «Хеннесси». Сказал Инге: основной заказ потом. Я, мол, друга жду. Вас, значит… А потом, когда вы позвонили…

— Я позвонил? — спросил я. — Я позвонил Беркутову?

— Нет, — ответил бармен, — мне.

Час от часу не легче. Я позвонил бармену! Я сидел, молчал, пытался понять, что происходит. А бармен и Петренко смотрели на меня. Бармен — удивленно, Петренко — ехидно, неодобрительно. Я тряхнул головой и сказал:

— Хорошо. Допустим, я позвонил. И что же я вам сказал?

Бармен растерянно посмотрел на Петренко. Тот усмехнулся.

— Так что же я вам сказал, молодой человек? — повторил я.

— Вы забыли?

— Начисто, друг мой, начисто. Так что же я вам сказал?

— Э-э… Вы сказали, что вы Обнорский… Андрей… Что у нас сейчас должен сидеть известный артист Андрей Беркутов. Я ответил, что да, мол, сидит такой. А вы сказали, что нужно ему передать: в силу, мол, обстоятельств, встреча переносится в «Коралл». И что, мол, вы его просите прийти в «Коралл». Тут ходьбы-то пять минут. — Бармен пожал плечами и замолчал.

— А дальше что? — спросил я.

— Дальше? Дальше ничего. Я передал Беркутову ваши слова. Он допил кофе, расплатился и ушел… А спустя три минуты вернулся. Весь в крови, на ногах не стоит, говорить не может. Ну мы, конечно, сразу вызвали «скорую» и ментов… извините, милицию… А вы совсем все забыли?

Я закурил, посмотрел на бармена:

— Послушайте, как вас зовут, молодой человек?

— Антон.

— Очень приятно. Скажите мне, Антон: вы уверены, что слышали по телефону именно мой голос?

— Э-э… простите?

— Я говорю: мой голос и голос человека, который вам звонил — один и тот же голос?

Бармен растерялся.

— Ну вообще-то… — сказал он. — Вообще-то, трудно сказать наверняка. Да и слышно было плохо.

— Понятно. А все-таки: похож голос или нет?

— Н-ну… похож.

— Спасибо, Антон, — сказал я.

— Свободен, — сказал бармену Петренко. — Иди трудись дальше… Пока ОБЭП не прихватит.

Бармен скривился, но тут же преодолел себя, улыбнулся и ушел. Петренко сделал еще глоток пива… Мне тоже хотелось пива, а еще лучше — водки, но пить я не стал.

— Слушай, капитан, — сказал я Петренко, — я не звонил бармену. Я и телефона-то этого кафе не знаю.

— Конечно, — ответил Петренко. — Что же я, не понимаю?

В его голосе звучала издевка.

— Что вы понимаете?

— Что какой-то подлый злодей позвонил от твоего, Андрей Викторович, имени… А ты — нет. Ты не звонил. Ты и номера телефона не знаешь. Номер вообще засекречен, узнать его невозможно.

Петренко откровенно издевался, он как будто говорил мне в лицо: говнюк ты, Обнорский, и врешь неумело… Ай-яй-яй!

— Так, — сказал я, пытаясь сосредоточиться, — так… Ты мне не веришь, капитан. Но объясни мне, пожалуйста: какой смысл мне врать? Если бы я позвонил Андрею… или бармену… зачем мне скрывать это?

— Действительно, — с ухмылкой произнес Петренко, — зачем?

— Не подкалывай, капитан. Объясни.

— Объяснить?

— Объясни.

Петренко с силой вдавил сигарету в пепельницу, так, как будто давил врага, и поднял на меня глаза. Злые глаза, злые.