Андрей Константинов - Агентство «Золотая пуля-3». Дело о вдове нефтяного магната

А вот с третьим источником у меня не вышло ничего. Гееобразный майор Парубок (это ж надо — полная дискредитация фамилии!), в отличие от первого источника, сразу заявил, что с журналистами намерен общаться только через пресс-службу. А с некоторыми журналистками (равнодушный взгляд на мою маечку) и вовсе никак не намерен. С голубыми я общаться не умею — кроме своего парикмахера Жеки (с Женькой Мирзоевым мы — одноклассники, его нестандартную ориентацию я заметила еще в девятом классе: при виде любого красивого парня его азиатские глаза-миндалины становились блудливо-порочными, наполнялись влагой). «Придется, Вовка, эту Дивчину тебе брать на себя», — сказала я сразу запаниковавшему Соболину.

— …Есть проблемы? — вкрадчиво спросил шеф.

Я не помню случая, чтобы Обнорский сам звонил мне домой. Если я была нужна срочно, меня обычно отыскивала его секретарь Ксюша.

А может, вдруг решила я, он из другого города звонит? Ведь я пару дней не заглядывала в приемную и потому не знала, на месте ли Андрей. Последние полгода у нас в Агентстве активно развивались два новых проекта, и Обнорский вместе с Повзло, Кашириным и Кононовым мотались по земному шару: от Киева до Усть-Илимска. А поскольку исчезали они всегда неожиданно, увозя с собой авиабилеты с открытой датой, никогда не было известно, кто в какой момент присутствует в конторе, а кого нет. Может, и сейчас сидит себе шеф где-нибудь в украинском шинке и тоскует: не дозвонился ни до Скрипки, ни до Лукошкиной и хочет хоть чей-то родной голос услышать, узнать, как у нас дела…

— В Агентстве, Андрей, все в порядке. Ты когда будешь?

В моей трубке повисла напряженная тишина. Или это — помехи?

— Андрей! — закричала я в телефон. — Ты когда будешь?

— Где? — в голосе Обнорского мне почудились обескураженные нотки.

— В каком смысле — «где?».

— Это я тебя спрашиваю — где буду?

— А я у тебя хочу узнать — «когда?».

— Что — «когда?».

Андрей, обычно говорящий четко, отрывисто, сейчас странно растягивал слова, делал длинные паузы.

«Батюшки! — вдруг сообразила я. — Да он же пьяный!» Ну конечно, обычно так старательно выговаривают слова Кононов с Кашириным, когда не хотят, чтобы кто-то заметил, что они выпили. Вот это номер! Здесь нам не разрешает, чуть ли не обнюхивает всех по понедельникам, а сам… Хотя, если разобраться… Я ведь не знаю, чем они там занимаются. И если он там уже неделю сидит, а проблемы сложные, то поневоле запьешь.

— Ничего, Андрей, бывает. Ты только не забудь аспирина выпить. Шипучего. Мне Васька говорила — помогает. В смысле — разжижает кровь.

Снова тягостная тишина в трубке.

— Света… — через некоторое время вдруг с каким-то даже облегчением сказал Обнорский. — Ты… выпила?

— Когда? — обалдела я: на часах было девять утра.

— Вчера.

Я прикусила язык. Вчера я вообще не была в офисе. Что он имеет в виду?

А Обнорского вдруг разозлило мое молчание.

— Ты бы уж лучше, Завгородняя, коль решила следить за мной, что-нибудь серенькое надевала, чтобы с сумерками сливаться. А то светишься в красном, как фонарь…

— Что-о? — поперхнулась я кофе, забыв о том, что он только что с плиты.

И он отключился.

Звонок был ранний. В смысле — ранний для меня. Трудоголик Спозаранник, наверное, уже подруливает к офису. Я не люблю рано вставать, поэтому Соболин не требует от меня приходить в Агентство к десяти, а отправляет обычно на пресс-конференции — они раньше одиннадцати не начинаются: ведь пресс-секретари, в основном, из недоделанных журналистов и тоже спать по утрам любят.

Звонок был странный, и я решила, что надо мной в очередной раз сгущаются тучи. Мысль о пьянстве шефа я отбросила быстро: пьяный Обнорский — это все равно, что плачущий большевик.

Тогда — что?

Честно говоря, в последнее время отношения с шефом у меня не очень-то складывались. После случая в Репино. Тогда Андрей неожиданно появился на пляже в тот самый момент, когда я, абсолютно голая (мои шмотки раздавил чистящий пляж грейдер), требовала — в качестве компенсации — штаны с проштрафившегося тракториста. Я была так зла на этого пропахшего соляркой придурка, да и на этого — зашедшегося в гомерическом хохоте — Обнорского, что чуть не упала, отшвыривая в сторону рваный шелк. И упала бы. Но Андрей поддержал меня почти на уровне песка…

Потом, правда, я искренне решила, что та незатейливая интрижка должна была сблизить нас с Андреем. И потому всячески подчеркивала, что мы с ним — носители маленькой тайны. Но Обнорский от этого почему-то только злился.

Объективности ради надо сказать, что отношения с шефом после этого разладились не только у меня. Чуть не уволилась, разругавшись с шефом, Лукошкина. Периодически дерзила ему Агеева, солидарная со мной и Анной. Часто дулся на шефа Коля Повзло…

А, может, наоборот: все у меня — хорошо, и этот странный утренний звонок — обычный дружеский розыгрыш?

Так, подкрашивая глаза, рассуждала я, собираясь на работу.

В коридоре меня перехватила Агеева.

— Светуся, золотце, выручай! Просто разрываюсь на части: завалили работой — продыха нет. И все валят и валят, вешают и вешают… Как в теплый Киев ехать, искать под цветущими каштанами голову Горделадзе, так Каширин с Повзло, командировочными в гривнах, а как пропавших синяков по холодным помойкам — так Марина Борисовна со своими девочками. А еще справки, а еще новеллы… Тут не то что постареешь до времени, скоро вперед ногами вынесут… Нет, надо искать спонсора и завязывать с этим Агентством.

Марина нервно закурила и присела на обшарпанный коридорный диван. Но при виде проходившего мимо Князя она лучезарно улыбнулась:

— Гамарджобат, сихварули чеме!

Любит наша Марина все-таки чернявых мужичков.

Гвичия картинно встал на носки, раскинул руки в сторону, как в лезгинке, и таким образом плавно засеменил в буфет.

— Как ты думаешь, — хихикнула Агеева, — Зурик сойдет за спонсора?

— Аск! — одобрительно кивнула я. — У него там, небось, в заначке либо чайная фабрика в Зугдиди, либо цех по переработке мандаринов в Сухуми.

— Сухуми — это Абхазия, — машинально поправила Марина.

— Да? — удивилась я. — Кто бы мог подумать… А это что — не Грузия?

Агеева на секунду задумалась, но я, вспомнив о возможном отпуске в сентябре, снова спросила:

— А Ялта?

— Ялта — уж точно не Россия.

— Ну ничего себе! А мама моя в юности всегда в Ялту ездила и говорила, что это — русский город.

— Ну, это когда было… Еще до Хрущева.

— Ба, девчонки, да вы никак геополитикой увлеклись, — тормознул возле нас Каширин.

— Нет, Родька, ты только подумай: уже на бархатный сезон некуда съездить! — искренне возмутилась я.