Сергей Рокотов - Тайны подмосковных лесов

Они стали встречаться. Им вдвоем было легко и весело. Про существование Маши Аркадий не говорил никому - ни матери, ни друзьям. Это было только его, больше это никого не касалось. И никто не имел права даже говорить о ней, даже произносить её имя.

Они ходили в кино, в театры, на концерты, просто бродили по осенней Москве. Ярко светило сентябрьское солнце, по густо-синему небу плыли одинокие облака, шуршала под ногами красная и желтая листва. Они любили гулять на Ленинских горах, мимо Университета, на смотровой площадке, это чудные места для влюбленных, может быть, лучшие места в Москве. Маша жила на проспекте Вернадского, и Аркадий часто провожал её домой. С каждым днем он все больше влюблялся в нее.

В конце сентября Аркадий побывал дома у Маши. Семья эта очаровала его, это придало их отношениям новые краски. Ростислав Петрович и Полина Ивановна Полевицкие были радушны и приветливы, а главное - совершенно просты и естественны в обращении. В их семье не было никакого намека на домострой - Маша делала, что хотела, родители доверяли ей, как взрослой. Аркадий сразу же почувствовал себя в этом доме лучше, чем в своем собственном. Он любил свою мать, сочувствовал ей, но ему порой с ней было трудновато - она была холодна и скрытна, редкие минуты откровенности сменялись у неё длительной полосой отчуждения, и тогда достучаться до её души было абсолютно бесполезно. Аркадий не знал, чем она живет, что у неё на сердце. Он знал лишь, что у неё больной желудок. Покойный же его отец был человеком очень крутого нрава, резким и вспыльчивым, хотя и очень остроумным, от некоторых его шуток, произнесенных с каменным выражением лица, можно было покатиться со смеху. Впрочем, хорошо его Аркадий так и не узнал - тот умер, когда ему было всего десять лет.

Выяснилось, что Ростислав Петрович был знаком с отцом Аркадия, и это сразу сделало их отношения более короткими, сразу нашлась тема для разговора. Ростислав Петрович был по специальности филолог, специалист по западноевропейской литературе восемнадцатого - девятнадцатого веков, отец же Аркадия был историк и изучал историю Франции восемнадцатого века. Аркадию на третьем курсе довелось быть на стажировке в Париже, там частенько бывал в командировках и Ростислав Петрович, и оба увлекались воспоминаниями о Лувре и Монмартре, о Дворце Инвалидов и Сакре-Кер, о мосте Александра Третьего, Латинском Квартале и Площади Вогезов, возбуждая интерес, не бывавших во Франции женщин...

Полина Ивановна, мать Маши, не была ни доктором, ни кандидатом, ни специалистом, она была женой, матерью и хозяйкой. Ее диплом филфака пылился в столе. Она прекрасно готовила, на столе всегда были и соленья, и варенья, и моченья, и домашние пельмени, и пироги, и печенья, и прочее, прочее...

Здесь Аркадий впервые почувствовал, что такое ДОМ.

Мать Аркадия варила сосиски, причем, не снимая с них пленки, и приходилось сдирать эту пленку с горячих сосисок, обжигая пальцы и ломая неаппетитные сосиски, варила пельмени из пачек, когда их удавалось купить, пельмени при этом разваривались, и фарш плавал отдельно от теста в мутной воде, даже картошку она толком почистить не умела. При жизни отца у них была домработница, которая, впрочем, тоже готовить не умела. После же смерти отца, питались они, чем Бог послал, все было одинаково невкусно. И Аркадию всегда казалось, что так и надо, что не в этом суть жизни. И только тут, в квартире у Маши, он понял, что его всегда подсознательно тянуло к домашнем уюту. Здесь он воочию увидел этот уют. Побывав однажды дома у Маши, он вдруг понял, что ему совершенно НЕВОЗМОЖНО УЙТИ ОТСЮДА. Маша должна стать его женой. Это просто необходимо. Иного и быть не может. К окончанию института он должен быть женат, кстати, это нужно и для его дальнейшей карьеры, за границу желательно ехать женатым. А жениться он должен именно на ней. И тогда жизнь его будет счастливой и полноценной.

У Маши была своя маленькая уютная комната с мягким ковром на полу и торшером с зеленоватым светом. В комнате стояли книжный шкафчик с любимыми с детства книгами, стереосистема и мягкий диван. Когда Аркадий сел рядом с Машей на этот диван, он почувствовал, что у него кружится от её близости голова, что едва владеет собой. Безумное желание парализовало его, даже легкий озноб пробежал по телу. От неё так чудесно пахло свежестью, теплотой, чем-то непонятным и загадочным. А эти распущенные каштановые волосы, а её одежда - бежевая кофточка, обтягивающая её тугие груди, черная короткая юбочка, точеные стройные ноги в чулках телесного цвета и тапочки на ногах... Как все это прекрасно... Маша посмотрела ему в глаза и слегка улыбнулась, она поняла его чувства... Он посерьезнел, почувствовал, как какой-то комок подступает к его горлу...

Побывал он у Маши и на даче. Там он до конца испил чашу хлебосольства этой семьи. Ростислав Петрович был домовитым человеком, прочно стоящим на этой земле. Он сажал на участке цветы, помидоры и клубнику, ухаживал за сливами и яблонями и, к тому же, прекрасно водил свою бежевую "Волгу", на которой они всей веселой компанией приехали на эту дачу - добротный, хорошо выкрашенный, двухэтажный деревянный дом. Но, однако, все это, хоть и приятные, но мелочи, всего лишь фон, на котором так прекрасно смотрелась Маша. Она была чудесным цветком среди всего этого уюта, среди всей этой невообразимой благости, веселая и простая в общении девушка с каштановыми волосами, распущенными по плечам и карими, слегка раскосыми глазами, с длинными черными ресницами...

Аркадий ощущал себя в настоящем земном раю... В протопленном доме готовился обед, обрабатывался к зиме сад. А они вдвоем собирали в лесу грибы. Было очень тепло для конца сентября. Под ногами весело и тревожно шуршали листья. Слегка поскрипывали деревья. Пахло сыростью и грибами. Тишина и спокойствие... И рядом ОНА... Еще пока далекая, и в то же время уже близкая, уже почти своя. Маша поглядывала на него и едва заметно улыбалась. Он взял её за теплую мягкую ладошку, погладил по пальцам. Маша была в нейлоновой красной курточке и джинсах. Аркадий притянул её к себе и жадно, неумело поцеловал в губы. Затем она легким движением отстранила его, опять улыбнулась, на сей раз как-то загадочно, и сообщила о предстоящем отъезде родителей. У Аркадия даже сердце замерло от её сообщения, от предвкушения счастья. Не сон ли все это? Да быть такого не может! Но когда же они, наконец, останутся вдвоем?! Оставалось чуть больше недели...

Тогда он считал не только дни, чуть ли не часы стал считать. Он был просто фантастически счастлив. И ужасно возбужден. В эти дни предвкушения счастья и томительного ожидания они встречались с Машей довольно редко, он был очень занят в институте. Как-то вечером они нашли время встретиться и поехали на проспект Калинина. Горели ярким светом витрины магазинов, как это бывает часто, гулял по проспекту пронзительный ветер. Возникла идея куда-нибудь зайти посидеть. Как раз поблизости было кафе "Метелица", тогдашнее обиталище московских студентов, недалеко - кафе "Октябрь", вниз по проспекту "Печора", "Валдай", другие места Нового и Старого Арбата. В семидесятые годы Москва была гостеприимна для небогатой публики, все было дешево и доступно. Но Аркадий не любил злачных мест, поскольку в них постоянно проводили время его однокурсники со своими девицами. Самым любимым их местом был так называемый "гадючник" на Старом Арбате, неподалеку от ресторана "Прага." Там продавался баснословно дешевый "Портвейн", и вечно можно было встретить одни и те же рожи, которые Аркадий не переваривал органически. Но порой судьба забрасывала его и туда, общаться-то с людьми тоже надо было. А на рестораны денег не было, хотя, надо ради справедливости отметить, что тогда и на двадцать рублей в "Национале" можно было вдвоем прекрасно поужинать со спиртным. Спокойное хлебосольство застойного времени. Время дефицита и дешевизны, которое никогда больше не повторится...