Светлана Алешина - Гнездышко мелких гадов

Однажды Маша пришла к Антонине и заявила:

— Я поняла, почему мне так не везет. Я жуткая уродина и вообще… Меня никогда никто не сможет полюбить.

И она разрыдалась, хлопнувшись лицом в подушку. Антонина подсела к девушке, обняла ее и стала гладить по волосам.

— Ну что за чушь ты говоришь, — ласково сказала она. — Посмотри, какая ты миленькая. Ну, не оценил тебя этот козел — так что теперь, крест на себе ставить? Как это тебя нельзя полюбить? А разве я не люблю тебя?

Последнюю фразу Антонина произнесла низким вкрадчивым голосом, но до Маши не дошел ее смысл. Она быстро закивала головой и сжала руку подружки:

— Да-да, Тонечка, я знаю. И я тебе так благодарна за это. У меня и нет никого, кроме тебя.

— Самое поразительное, что и со мной то же самое, — вздохнула Антонина и стала гладить Машу по спине.

— Но ты же не мужчина, ты не можешь смотреть на меня как на женщину. Тебе же не важна моя внешность! — продолжала жалобно говорить Маша.

— Твоя внешность мне как раз очень нравится, — снова понизила голос Лавриненко. — Пойдем к зеркалу и посмотрим на тебя вместе. Вставай…

Она подняла Машу с дивана и подвела к зеркалу.

— Разденься, — неожиданно предложила Антонина.

— Зачем? — удивленно подняла круглые глаза Маша.

— Посмотришь на себя со стороны. Ну, давай, давай, — Тоня принялась расстегивать на Маше платье.

И Маша, поначалу не понимавшая, к чему клонит Антонина, но не привыкшая ни в чем перечить подруге, послушно шла по тому пути, который выбрала деятельная Антонина.

С этого момента любовные игры между ними стали постоянными. Машу, поначалу смущавшуюся и пробовавшую возражать, Антонина каждый раз убеждала: то, что между ними происходит, совершенно нормально и стоит наплевать на все предрассудки.

— Нам же хорошо вместе, — говорила она. — Кто еще будет тебя так любить?

Но вот случилось то, что рано или поздно должно было случиться — Маша влюбилась в мужчину, и он ответил ей взаимностью. По иронии судьбы, этим мужчиной оказался не кто иной, как Олег Губин — парень, к которому и сама Антонина была неравнодушной. Самым обидным было для нее то, что она же их и познакомила!

Ах, какими глазами Маша и Олег смотрели друг на друга… Тоня понимала, что теряет их обоих теперь уже навсегда. И когда Маша, смущаясь и извиняясь, сообщила, что они с Олегом собираются пожениться, Антонина почувствовала себя совсем одинокой. Но внешне она ничем не выдавала своих чувств, даже на свадьбе старалась держаться с иронией, всячески показывая, что она выше таких глупостей, как официальные условности. Однако мысль о том, что Маша и Олег ее просто кинули, не давала ей покоя.

Положение изменилось через полгода после свадьбы, когда у молодых схлынула эйфория медового месяца и выяснилось, что повседневная жизнь таит в себе массу мелочей, в которых им еще предстоит притираться друг к другу. Маша и Олег стали ссориться по мелочам. Антонина, которая на правах подруги Маши и друга детства Олега проводила у Губиных много времени, часто даже оставалась ночевать и была в курсе всего, что происходило между супругами. А вела она себя так, будто это было в порядке вещей — принимать у Губиных душ, ходить при Олеге завернутой в одно полотенце, делать себе педикюр, сидя на разобранной постели молодоженов, — словом, всячески демонстрировала, что является членом их семьи.

Поведение обоих супругов всегда выносилось на ее суд. Правда, однажды Олег, которому порядком поднадоело выслушивать язвительные комментарии Антонины по поводу своих поступков, не выдержал и, выругавшись, ушел, хлопнув дверью, чтобы остыть в одиночестве.

Маша сразу же захлюпала носом, жалуясь Антонине:

— Видишь, видишь, он совсем меня не любит!

Та, как было раньше, обняла ее и стала успокаивать.

— Ты же знаешь, Маша, что тебя люблю я, — шепнула она. — По-прежнему люблю. — И выразительно посмотрела на подружку.

Маша подняла на Антонину испуганный взгляд.

— Что ты, Тоня, это же все в прошлом…

— Тебе не нравится? — спросила Антонина, нежно проводя пальцами по Машиным плечам.

— Нравится, но…

…Когда в комнату вошел Олег и увидел свою жену, стонущую в страстных объятиях обнаженной Антонины, он просто оторопел. Антонина же быстро завладела инициативой, с вызовом посмотрела на Олега и сказала:

— Ну что ты застыл? Видишь, обидел жену, и мне за тебя приходится ее успокаивать. Ну-ка, иди сюда и выполняй свой супружеский долг. А я понаблюдаю за счастливыми супругами. Думаю, что это освежит ваши отношения…

Так в сексуальную жизнь Губиных вошла Антонина. Но вскоре о нестандартности их семейных взаимоотношений пошли слухи. В институте о них стало известно благодаря простодушной Маше. И если Олег был склонен все же скрывать факт «жизни втроем», то Лавриненко, девушка эпатажная и несдержанная, предпочитала бравировать своей современностью.

Шокированная Котова после того, как Тоня закончила свой рассказ, некоторое время сидела молча. О будущем отношений троицы она спрашивать не стала. Потому что наверняка никто из них даже не задумывался об этом.

— Скажи мне вот что, Тоня, — поинтересовалась Лариса, — когда Никитин кричал в твой адрес непотребщину, тебе было обидно?

— На дураков я не обижаюсь, — отрезала Лавриненко. — Машку, может быть, и задело. А меня — нет… Да не стали бы мы из-за такой ерунды на него руку поднимать, можете нам поверить! — Антонина помолчала с минутку, давая собеседнице время убедиться в ее искренности, а потом неожиданно с вызовом закончила: — Ну что, надеюсь, развлекла вас своим рассказом?

Лариса пожала плечами, не найдя, что ответить.

— Я в том смысле, что для поисков убийцы это все абсолютно «левые» сведения, — объяснила Антонина, привычно ухмыляясь, — а скорее они для расширения вашего кругозора о нравах молодежи. Ну, я пытаюсь оправдать потерянное вами время на выслушивание моих воспоминаний.

— Не знаю, не знаю, — задумчиво ответила Лариса. — Бесполезны они или нет, но… Откровенно говоря, ты натолкнула меня на некоторые размышления. Как бы моя дочь не стала такой же…

Повисла пауза. Похоже, что Антонина тоже осмысливала сказанное и не нашла обычного для себя цинично-насмешливого ответа на слова себеседницы. Наконец она все-таки нарушила молчание:

— Не волнуйтесь, у вас не станет.

Лариса и Тоня еще немного помолчали, думая каждая о своем.

— Вы ведь неплохо знаете моих родителей? — осторожно осведомилась Антонина.

— Да.

— Не говорите им ничего, — попросила Антонина. — Когда меня мать совсем достанет, я лучше сама ей все выложу.

— Тоня, но ведь это жестоко, — покачала головой Лариса. — Она же больной человек!

— То, как она меня воспитывала и как продолжает относиться ко мне сейчас, по-моему, не очень уступает в жестокости, — окрысилась Лавриненко. — А насчет болезней… Они скорее придуманы для того, чтобы отец все делал и обо всем заботился, а мать только лежала с кислым видом на кровати и стонала о том, как ей плохо. Поверьте мне, я в этой семье выросла…