Игорь Гамаюнов - Именем закона. Сборник № 2

— В котором часу баловались?

— Увы, не засек. — Он разводит руками. — Не имею привычки.

— Когда проводник убирал стаканы, вы уже спали?

— Ах да, совсем упустил. После чая я решил совершить нечто вроде вечернего моциона. Зашел к проводнику, поболтал с ним, так сказать, на вольные темы, а уж потом пошел к себе.

— Рубина, конечно, не видели?

— Только мельком. — Лисневский изящным щелчком сбивает невидимую пылинку с лацкана пиджака. — Он направлялся к себе, но, откровенно говоря, у меня не было ни малейшего желания общаться с этим типом.

— Кто, кроме вас, играл в карты?

— Рубин, Эрих и Тенгиз.

— А кто присутствовал при этом?

— Квасков и мой сосед Жохов.

— В каком купе едет Квасков?

— Володя? В пятом.

— Скажите, Родион Романович, почему вы не пошли вместе со всеми в ресторан?

— Я, знаете ли, поиздержался за время отпуска. В настоящее время, что называется, стеснен в средствах.

— Понятно. Ну а в период между десятью и одиннадцатью никуда из купе не отлучались?

— Спал, как сурок. — Он натянуто улыбается, но тут же улыбка сбегает с его лица, и, подавшись вперед, он проникновенно заглядывает мне в глаза: — Я вас очень прошу, бога ради, не вмешивайте вы меня в эту историю. Поверьте, что я не имею к ней ни малейшего отношения.

— А кто имеет? — спрашиваю я тем же тоном. — Может, подскажете? Время-то позднее.

Он выпрямляется, и мы некоторое время слушаем перестук колес, думая каждый о своем.

Когда я выхожу, на щеках «Водиона Вомановича» горит яркий румянец.

Мои попытки сдвинуть с места оконную раму ни к чему не приводят. А жаль — глоток свежего воздуха мне бы не помешал. Выхожу в коридор и стучу в пятое купе.

— Квасков? — спрашиваю у заспанного мужчины, появившегося на пороге.

— Так точно, — отвечает он, массируя веки пальцами. — Владимир Квасков.

— Разрешите войти?

— Конечно, — он пропускает меня к себе в купе.

Постель смята — хоть один человек в вагоне спал спокойно. На откидном столике стоит початая бутылка боржоми.

— Где брали? — спрашиваю у Кваскова.

— В ресторане. Хотите?

— Не откажусь.

Я наполняю стакан и жду, пока в нем прекратится извержение пузырьков.

— Вы догадываетесь, по какому я поводу?

— Догадываюсь, — отвечает он.

— Расскажите, чем вы занимались между девятью и одиннадцатью часами вчера вечером.

— Одну минуту, дайте припомнить. Значит, так: до девяти смотрел, как в восьмом купе играли в преферанс. Пошел в ресторан ужинать. Сидел один. Минут через десять пришли соседи по вагону: Станислав Иванович и этот, что из Прибалтики.

— Эрих?

— Не знаю, кажется, Эрих. Он посидел с полчаса и ушел, а мы остались. Так… Постойте, около десяти в ресторан пришел еще один. Тенгиз из четвертого купе, но он сел отдельно. В одиннадцать мы со Станиславом Ивановичем вернулись в вагон. Не успел я раздеться, как услышал крики. Вышел узнать, что случилось. Оказывается, мужчина из восьмого купе разбился.

— Не помните, с кем он ссорился во время игры?

— Ну, поругался с Тенгизом и с тем… пижоном.

— Лисневским?

— Да, с ним. Назвал его мошенником — не знаю почему. Я ведь за игрой не очень-то следил, сидел так, за компанию, от скуки. А с Тенгизом он сцепился из-за мандаринов, которые тот везет с собой.

— Вы долгое время находились в ресторане со Станиславом Ивановичем. О чем говорили?

— Это целая история. — Квасков показывает на бутылку: — Будете еще?

— Спасибо, — отказываюсь я.

Он делает несколько глотков прямо из горлышка.

— Значит, так. Станислав Иванович нашел у себя в купе зажигалку, вроде бы не свою, а этого… Рубина. Ну, закатил жене скандал, заподозрил, что, пока его не было, Рубин заходил к его жене. В ресторане только об этом и говорил. Обещал расправиться с ним, жене своей угрожал и всем на свете. Мне, знаете, даже надоедать стало, тем более что он солидно под градусом был, пива набрался, а пьяный человек, сами понимаете…

— Почему же вы не ушли, как Эрих, например?

— В том-то и дело. Он ведь попросил меня удержать Станислава Ивановича в ресторане как можно дольше.

— Кто, Эрих?

— Да.

— А чем он это объяснил?

— Сказал, что нехорошо получится, если Станислав Иванович в таком состоянии вернется в вагон. Начнет, дескать, приставать к пассажирам, скандалить…

На короткий промежуток времени я перестаю слышать Кваскова. Все, что касается Янкунса, вдруг выстраивается в одну логическую цепь. Оказывается, в ресторан пошли не втроем, а сначала Квасков, а уж за ними Эрих с Жоховым. Следовательно, Эрих привел Станислава Ивановича, Эрих оставил его на попечение Кваскова, Эрих попросил, чтобы тот задержал Жохова как можно дольше. Очень любопытно!

— Вы знали Рубина раньше?

— Вроде нет.

— А других пассажиров?

— Тоже.

— Станислав Иванович не показывал вам зажигалку: ту, что нашел у себя в купе?

— Нет, не показывал, но я видел ее во время игры. Она лежала на чемодане, и все, кто там был, прикуривали от нее.

— Это была зажигалка Рубина?

— Откуда же я знаю, чья она. Может, и его, но пользовались ею все курящие.

— Вы выходили из ресторана между десятью и одиннадцатью?

— Да, на пару минут. Вместе со Станиславом Ивановичем. Он, я уже говорил, был сильно пьян, и я отвел его в туалет.

Я желаю Кваскову спокойной ночи и выхожу в тамбур.

Сержант — его зовут Сережа — ни о чем меня не спрашивает, но я вижу, что ему не терпится узнать, продвинулся ли я за полтора часа непрерывных поисков.

Что ж, можно и рассказать.

— Попробуй-ка решить такую задачку, — начинаю я, предварительно убедившись, что за дверью нет любознательного Гаврилыча. На всякий случай я оставляю ее открытой. — Возвращаются из отпусков семь человек. Друг с другом незнакомы, но в пути завязываются какие-то отношения: разговоры, мелкие ссоры, карты, ужин в ресторане. И вдруг одного из них находят мертвым.

— Я читал этот детектив, — прерывает меня сержант. — В Англии дело было.

— Да ну?! И ты, значит, решил, что в поездах убивают только англичане?

— Да нет, — смущается он.

— Ладно, слушай дальше, — продолжаю я. — Смерть наступила от раны, нанесенной тупым предметом в висок. В десять вечера. Установлено, что в вещах убитого кто-то рылся. Таковы факты. Теперь о пассажирах. Заметь, Сережа, ни одного англичанина, все наши. В четвертом купе…

О том, кто едет в четвертом купе, я сказать не успел.

В вагоне раздается душераздирающий женский крик.

Мы выскакиваем в коридор и бежим к седьмому купе, у которого стоит Жохов. Его белое, цвета алебастра, лицо выражает крайнюю степень испуга. Увидев меня, он делает шаг назад и шепчет едва слышно:

— Я убил человека…

На полу, охватив голову руками, неподвижно лежит Родион Романович Лисневский.