Валерий Макеев - Тайный монах

Я же больше люблю баньку за её душу, эту непередаваемую и неповторимую ауру, которая в часы побед и поражений вселяет в нас животворящую и жизнеутверждающую энергию.

— Американцы — лохи. Они меня за дубовый веник, который я на всякий случай решил прихватить с собой, чуть не экспортировали. Я им твержу «баня, баня, традиция», уже для наглядности и хлестать стал себя на таможне. Так, блин, — «их моя не понимай»! Ну, как тебе! Но янки есть янки. Сказал «джакузи» — вроде поверили и пропустили. Уроды! Нет, ты представляешь мои сто кило в джакузи? И с веником? — делился впечатлениями Наум.

Вообще-то меня и раньше терзали глобальные сомнения — почему он тоже любит баньку? Ведь их народ хоть и держал длительный исторический путь по пустыне, «бродить, так бродить!», а свою баньку так и не изобрёл. Но у Наума любовь к баньке, похоже, тоже была в крови.

— Кровь — это проводник живого тепла, человеческий Гольфстрим, — словно по-своему подхватывая мои рассуждения «о крови», разглагольствовал оратор местного пивного бара, очевидно сведущий во всём техник — профессор, сплёвывая шелуху от воблы на аккуратно разложенную газету «Аргументы и факты», — А мышца — это тепловой мотор, — краснобай входил в кураж, — Мы вот что здесь делаем? Снимаем усталость. А причиной усталости является накопление в мышцах продуктов отброса…

— Тоха, ты только не замолаживайся, — сказал один браток, сидящий напротив оратора, доливая ему живого, нефильтрованного пивка для ещё более глубокого снятия усталости.

— Совершенно верно, — поняв замечание, как поддержку, продолжал увлёкшийся оратор Тоха. — Каждая усталость — что? Отравление! Но именно здесь, в баньке, каждый из нас, обладающий более чем двумя миллионами потовых желез, выводит накопившиеся отбросы, снимает усталость, а значит — молодеет.

При этих откровениях я для себя осознал значимость плаката, висящего с незапамятных времён при входе в баньку: «День, когда паришься — не старишься».

— Не, пацаны, — более сдержанно, чем оратор Тоха, чокнувшись с нами бокалом пенящегося пива, изливал эмоции утомлённой эмигрантской души Наум за нашим столиком. — Американцы, может, и побольше нашего потеют над темой омоложения, но всё это как-то без души. Всё как-то уж больно по-деловому. То лицо у пластического хирурга натянут до состояния кожи на пятке младенца, то таблетки горстями глотают. Но вот так, чтобы три десятка мужиков и в одном месте, да каждый из них все свои два миллиона потовых желез — да веничком! Они бы за такой рецепт любого доктора по судам бы затаскали. Я вот сейчас в интересной компании работаю. Наконец-то, в науке. Там и астрофизика, и биофизика, и старение. Но вот чтобы с кем-то из сотрудников сесть, да вот так всю ночь напропалую пробухать — поболтать о том, чем мы занимаемся и право ли руководство, — этого нет.

— Так ты там как белая ворона? — Владька принялся шматовать на кусочки копчёного леща.

— Нет, мужики, там я другой. Такой же, как и все. Это здесь — банька, душу излить… Я об этом столько лет мечтал.

Казалось, у Наума потовые железы сейчас передадут эстафету слезным. Ситуацию надо было спасать.

— Ну что, Наум? Акклиматизировался? Может — «ёршика»? — участливо поинтересовался я.

На инерционный кивок Наума, я, символически, по чуть-чуть, по сто грамм плеснул водочки каждому в бокал с пивом.

Вечер обещал быть весёлым.

Хорошо, что утро следующего дня было воскресным. Хотя, правда, уже было далеко не утро.

— Просыпайся, пьянь, уже полдень, — если отбросить вступительную часть, то информация Люськи была очень кстати.

Голова пухла. Спокойно! Надо попытаться вспомнить, когда мы сегодня договорились встретиться с Владькой и Наумом. Память ускользала. Это не радовало. Хотя, если смотреть на жизнь достаточно широко, всегда можно найти что-то утешительное. Хватало бы сил и желаний цепляться за соломинку. А этого ещё хватало. Вдобавок и Люська вовремя разбудила.

Воспоминания прошедшего вечера выстраивались нестройно и, увы, не всё вспомнившееся доставляло удовольствие. Наум в три часа ночи дёрнул нас после баньки и серьёзных персональных посиделок в ресторане шлифовать настроение коньячком в ночном клубе.

Как потом выяснилось, пышногрудая блондинка, сидевшая у стойки бара, была уже «при деле», и её кавалер никак не мог нормально принять разбавления их компании мною. Кавалер — сказано слабо. Это был шкаф двустворчатый, двухметрового роста, а кожаный пиджак на перекачанной груди, кажется, никогда не застёгивался… Его тяжёлый взгляд вызвал в моём воображении, разогретом пивом, водкой и коньяком, целый фейерверк подходящих высказываний и идиом родной речи, типа: «Ультиматум? Бить будут…», «Ну вот, я, кажется, рухнул с дуба». Я большой философ и понимаю, что если приходится, то получаешь удары и наносишь удары, это вопрос чисто житейских отношений. Но мысль об эффективности моих ответных ударов показалась мне смешной.

В общем, не знаю, как, но не пьянеющий Владька опять всё уладил. Бедняга, он или какие-то таблетки пьёт, чтобы не пьянеть, или перед водочкой примитивно принимает стопарик подсолнечного масла — не знаю. Но вытаскивает он меня не впервой. Ну и славно.

А что там Наум плёл? Он наш мужик — чем больше пьёт, тем больше рождает гениальных идей и деловых предложений.

— Где американцы — там бизнес. С моей точки зрения, сегодня самый оптимальный бизнес делается на здоровье богатых американцев. Понимаешь, тебе не надо заниматься изобретением компьютеров, созданием супермаркетов, а нужно заниматься тем, чтобы у занимающихся всем этим миллиардеров что-нибудь не отвалилось, не защемило. Самый прикол — как омолодить их! — я вспомнил, то «что нёс вчера Наум».

— А что является биохимическим мерилом степени старения? — входил он в кураж первооткрывателя. — Только степень размножения клеток. Физиологический показатель старости — это клеточное старение.

— Как я понял, вы там, в твоей новой нью-йоркской компании, и занимаетесь вопросами типа «можно ли воздействовать на такое клеточное одряхление, можно ли добиться омоложения и так далее», — по-деловому вставил свои пять копеек никогда не пьянеющий Владька.

— Совершенно верно. И надо сказать, определённые интересные результаты уже есть. Мы пошли по пути изучения роли капилляров, несущих каждой клетке свою пищу (кислород, аминокислоты, глюкозу, витамины и т. п.), а также продукт клеточного обмена. Оказывается, что если капилляры вокруг клеток блокированы, то нет притока ни кислорода, ни витаминов, ни глюкозы, ни прочей снеди, так необходимой для активной жизнедеятельности. Такое скопление отбросов препятствует работе клеток и уменьшает или даже останавливает обмен между ними. Это и есть физиологическое понятие клеточного старения.