Алексей Рыбин - Ослепительные дрозды

- Мои дрозды не полевые.

- А какие? - с издевкой спросила Маркиза.

- Да так, - уклончиво сказал Леков. - Слышала, может быть. Поверье такое было у славян старинное. Будто бы души умерших похожи на птиц. Или птицами и являются.

- И что же, ты, Васька птицей намылился заделаться? Воробышком? Или нет, дроздом. А Стадникова твоя как к этому относится? Или на пару по веткам скакать станете - прыг-прыг, чик-чирик?

Леков хмыкнул.

- Ты чего ржешь?

- Тебя птицей представил.

- А какая же я по твоему птица? - Маркиза потянулась.

- Оомимидзуку, - сказал Леков.

- Ча-аво? - не поняла Маркиза.

- Это филин так по-японски называется. Он там поменьше наших и вопит попронзительнее. В зоопарк сходи, посмотри.

- Филин - он мужчина, - мотнула головой Маркиза.

- Ну-ну, - Леков снова извлек из гитары скрежещущий звук. - А на яйцах кто по-твоему сидит. Сова?

- Сова это сова. Филин - это филин. Ты мне мозги не пудри, Леков. Обожрался колес и гонишь. Сиди на яйцах ровно, оомимидзуку. Не, а ты точно уверен насчет этого поверья? Жутко как-то. У меня вон птицы часто на подоконник садятся. И несколько раз даже в дом залетали, представляешь? Последний раз синица была. Я ее в конце концов поймала.

- Вестница смерти, - заметил Леков. - А как ты определила, что это синица? Синица, а не какя-нибудь другая птица?

- Да синяя просто, опухшая, дрожащая. Ну кто же как не синица.

- Точно, - озадаченно протянул Леков. - Видно не просто ей было, птице этой - синице. И так вот и залетела?

- Да вот, не поверишь. Я тут себе сижу, пиццу мастерю, сковородочку уже поставила, водички в нее налила, стою озираюсь - чего бы ее туда бросить? Открытую банку килек в томате нашла. Хорошо, думаю, важный ингридиент. Зашипели они на сковородочке, вдохновили меня. Туда же - черствый хлеб, туда же унылую прядь увядшей петрушки. Туда же - льда из холодильника наковыряла. Там мясо когда-то лежало, лед его запах впитал, пусть отдает. Туда же витамин С, несколько шариков нашла, чтоб цынга мне последние зубы не выела. И только мяса не было в пицце той. Но вкус мяса я бы представила, у меня фантазия богатая.

А тут - хрясь, трах-бам - синица обторчанная влетает. Чуть с ног не сшибла

- Вечно ты Маркиза с твоим morbid fascination.

- С твоей, - поправила Маркиза. - С твоей fascination. А что мне поделать, ежели я по жизни такая, мрачно-завороженная. Пицца-то остыла уже поди.

- Да ладно, холодная сойдет. Тащи.

Маркиза вздохнула и встала с дивана. Протопала на кухню, шаркая стоптаными тапками. Вернулась с маленькой сковородочкой в руках.

- На, жри, - сказала она. - Помни мою доброту. И вилку, кстати, возьми.

- Нуте-с, нуте-с, - бодро сказал Леков, приняв сковородочку. Не вставая, дотянулся, до валявшейся неподалеку вилки. - Слушай, а маловато будет.

- Да что вы, что вы, - хозяйка зарделась. - Скажите тоже. Да вы, кушайте, кушайте.

Ах, ну до чего они были хороши - дрозды по-нормандски. Съедаешь - и не замечаешь. Будто снетки.

Будто снетки! Снеток - это вобла, которая размером не вышла. А вобла там и рядом не лежала. Там иная прельстительница лежала - обитательница проточных вод форель, чье мясо так нежно и тает на языке. А после форели как славно откушать грудку корелевского пингвина по-эквадорски, с соусом "Либертад".

Умница, Маркиза! Нет конца твоей пицце.

-Ты ешь?

- Ем.

- Спасибо.

Вилка выскакивает из потной руки, но так вкусно все, так вкусно....

Как в этой сковородочке все умещается? Цапнул вилкой - и - на тебе ухо дикого осла -вагриуса по-бразильски. Цапнул в другой раз - глядь, а это и не вилка вовсе, а ложка - и в ложке той красная икра, или борщ холодный хлебай - не хочу.

Нет сил уже есть. А надо. Потому, что fascination, потому что не оторваться.

Цап вилкой - что на этот раз? Ого - мясо белого медведя, на правительственной антарктической станции специально откромленного медом на убой - Вавилов лично рамки с сотами привозил. И жрал медведь тот мед, давился им, тошнило его. Не хочу, говорил медведь, мед твой вонючий. Жри, говорил Вавилов, жри - надо. И жрал медвель... Пора остановиться. Переедание вредно сказывается на жизнедеятельности организма.

- А что же вы всухомятку-то кушаете? - напевный голос хозяйки. - Вот, не желаете ли отпробовать? "Агдам" урожая 1917 года.

ЧАСТЬ II

Глава 1.

Швейцария

Другая половина слова замерла на устах рассказчика...

Окно брякнуло с шумом; стекла, звеня, вылетели вон,

и страшная свиная рожа выставилась, поводя очами,

как будто спрашивая:

"А что вы тут делаете, добрые люди?".

Н.В. Гоголь. Сорочинская ярмарка.

- А что ты с ним будешь делать? - спросил Володя Сашу.

- Пригодится, - ответил старший брат.

- А стрельнуть дашь, - Володя не мог отвести взгляда от пистолета в руках у Саши.

- Мал ты еще для таких дел, - снисходительно глянул на него Александр Ульянов. - Да и патронов мало, для дела надо беречь.

- Для какого дела? - не отставал Володя.

Саша пожал плечами. Он и сам толком не знал, для какого. Для очень важного дела. Саша явственно ощущал сейчас, что впереди у него будет очень важное дело.

Эх, на уши всех поставим. Удача с нами.

- Бухаря завалишь? - испуганно прошептал Володя.

- На кой мне твой Бухарь? - старший брат прицелился в канделябр.

- А ко мне сегодня Вовка Керенский подваливал.

- Да, - Саша нахмурился, водя стволом по помещению. - И что?

- Я сбежал. Там дырка была в заборе. Знаешь дом Лекова?

- Этого пьяницы, - Саша поморщился. Знаю, конечно.

- Так вот, я через его сад и рванул.

- С паршивой овцы хоть шерсти клок, - усмехнулся Саша. - А то, что ты сбежал - это не страшно. Кто ты, а кто Вовчик-балалайка? Он старше тебя и сильнее. Ты поступил умно. Это называется тактика. Ладно, иди спать. Я хочу побыть один.

Володя с недовольным видом удалился к себе. Вот, вечно так.

Интересно, а почему все называют Лекова пьяницей? Пьяницы на престольные праздники возле трактиров лежат. А Леков он другой. Он на скрипке играет, в гимназии даже слышно. А еще у него телескоп есть. На чердаке.

Только играет он странную музыку. И неправильно. Нельзя так на скрипке играть.

Володя потянулся и заснул.

* * *

Владимир Ильич потянулся и зевнул.

Ну нигде покою нет. Что за чудное было кафе - тихое, спокойное. Уютное. А теперь во что превратилось? Все заполонили эти - патлатые, бритые, черт-те что на головах. Одеваются словно клоуны... Как тараканы на объедки праздничного пирога, не убранного на ночь в буфет, как отвратительные насекомые набросились эти негодяи на жирную, пасторальную Швейцарию. Войны испугались, не хотят воевать. А война нужна. Объективно нужна. И, лучше всего, не одна, а несколько. Как Владимир Ульянов учил, еще тогда, в детские годы - перессорить противников, ослабить их междуусобными распрями, а потом улучить момент и всех разом...