Алексей Рыбин - Фирма (Книга-Игра-Детектив)

- Здравствуйте, Александр Михайлович, - ответил сержант, стараясь вложить в свои слова максимальную долю горечи. - Вот, видите, как все...

- Ладно, ладно... Без эмоций. Давай, излагай.

Сержант едва не вытянулся по стойке "смирно", однако тут же сообразил, что перед ним хоть и крутой мужик, который многое может и многих знает, но он все-таки не является его непосредственным начальством.

- Что вы имеете в виду, Александр Михайлович? - спросил Дронов, стараясь восстановить субординацию.

- Сережа, кончай, - досадливо поморщился Рябой. - Кончай. Дело серьезное. Что слышно?

- Да, собственно говоря, ничего особенного...

- Тело где? Что значит - "ничего особенного"? Тело нашли?!

- Да. Вон стоит "скорая". И труповозка. Все тут.

Шурик покрутил головой и действительно увидел, что из-за красной туши пожарной машины выглядывает бампер скоропомощного "уазика". Там же, очевидно, стояла и труповозка.

- Версии какие-нибудь есть?

- Это к следователю.

- Где он?

Шурик говорил быстро и при этом оглядывался по сторонам, словно стараясь не опоздать.

Сержант даже удивился такому нервному поведению Рябого. Сейчас-то, кажется, торопиться было уже некуда.

- Вон там, у "Волги".

- Ага... Ясно. Слушай, Сережа. Значит, так. У меня к тебе просьба.

- Какого плана?

Шурик снова поморщился. Что за понты выдает этот сержант в самый ответственный момент? Показывает, кто здесь хозяин? Ну да, сейчас, положим, он главный. Хозяин положения. Царь и бог. Так ведь пройдет этот момент, наступит завтра, и снова этот Сережа Дронов превратится из громовержца-вседержителя в рядового мента с мизерной зарплатой. И снова ему понадобится свой в доску Александр Михайлович Рябой. Что за мальчишеская недальновидность, ей-богу?!

- Сережа, - примирительно сказал Шурик, взяв сержанта под локоток. Сережа. Ты знаешь, за мной не заржавеет. Сделай для меня одну вещь.

- Ну... Слушаю вас, - смирился Дронов.

- Сейчас могут нагрянуть журналисты. И всякие деятели... Ну, по нашему ведомству. Ты меня понимаешь?

- Допустим.

- Так ты организуй ребят - посылайте всех подальше. Чтобы никакой информации... Ну, совсем никакой, конечно, не получится. Что-то просочится, но - по минимуму. Всех просто посылай. Не давай ничего снимать. Никаких вопросов. Никаких интервью. Будут орать про свободу прессы - игнорируй. Будут жаловаться - вопрос решим. Я поговорю наверху, вас прикроют. Да и сам знаешь - это же все несерьезно, вопли всякие, хлопанье крыльев, пустой звук...

- Это точно, - Дронов хмыкнул. - Пусть себе жалуются. Козлы...

- Ладно, Сережа, я пошел туда.

Шурик повернулся и направился к пожарищу, вокруг которого стояла небольшая кучка зевак - местных жителей.

- Доигрался, музыкант, - сказала тетка в платке, когда Александр Михайлович проходил мимо группы любопытных жителей Пантыкино. - Доигрался, сердешный.

- Хорошо, все село не спалил. Понаедут с города, с Москвы, только хулиганить мастера. А работать не хотят, - качал головой мужчина в спортивном костюме. - Тунеядцы чертовы! В другое время таких... Ох! Мужчина махнул рукой и сплюнул.

- Да что говорить! Всю страну сожгут, не то что дом. Полный бардак!

- Это не Ромка, - вмешалась в разговор бабка в ватнике, который, несмотря на теплый день, был застегнут на все пуговицы. - Ромка еще вчерась в Москву уехал. На машине своей. Вишь, машины-то нет. Это он и уехал. Я видала, что этот, с Ленинграду, он один остался тут. А Ромка - уехал, точно говорю. Оставил этого, который с Ленинграду, его одного оставил. Вот так. Он и сгорел, этот, с Ленинграду. А Ромка вернется - тут ему и новость. Будет думать потом, кого в дом пускать.

Сгоревший дом действительно принадлежал хозяину одного из московских клубов Роману Кудрявцеву. Леков знал его давно, еще со времен своей начальной, подпольной артистической карьеры, когда он приезжал в Москву нищий, голодный, без гитары и не только без вещей - даже без зубной щетки и "двушки", чтобы позвонить из автомата. Леков всегда прямиком шел к Роману на Садово-Кудринскую. Если друга не было дома, он сидел в подъезде, дожидаясь, когда светский, насколько это можно было при советской власти, Роман вернется после очередных ночных похождений.

Кудрявцев был первым, кто понял, что Леков - по-настоящему талантливый музыкант. Обладая достаточным количеством знакомств в самых разных кругах, а также определенной смелостью, хитростью и быстрым умом, Роман стал "продвигать" молодого ленинградского рокера, устраивать ему выступления, платить деньги и пытаться как-то вывести из подполья на большую сцену.

По сути, Роман был открывателем лековского таланта, "крестным отцом" артиста Василька, тем, что позже стало называться "продюсер".

Однако в далекие семидесятые годы Кудрявцев не стремился как-то называть свою работу, да и работой ее не считал. Ему нравился Васька Леков, Роману было весело с этим совершенно безумным парнем, и богатый московский друг не стремился превратить Лекова в источник дохода.

Доход у Романа Кудрявцева был и без того вполне стабильный, хотя требовал больших затрат нервов, времени и физических сил. Покупка икон у бабушек из далеких сибирских деревень и продажа подреставрированных, как говорили в его кругу, "досок" иностранцам было очень опасным бизнесом, хотя, для семидесятых годов, более чем прибыльным. Организацию же концертов своему товарищу Роман рассматривал как легкое развлечение, связанное со сравнительно небольшим риском, к тому же оно приносило удовольствие и давало отдых от бесконечных поездок по русским деревням на раздолбанном "Москвиче".

Потом, когда артистическая карьера Лекова круто пошла вверх, Роман, кажется, на время потерял интерес к своему собутыльнику, товарищу и партнеру по амурным похождениям. Тут и перестройка случилась, Кудрявцев ушел в квартирно-антикварный бизнес, одновременно занимаясь организацией ночных клубов. В конце концов он понял, какие дивиденды сулят подобные клубы, если поставить их, что называется, на твердую ногу, и сосредоточился только на этом направлении своей деятельности. Клубы, кстати, не исключали его прежних занятий - торговли антиквариатом и недвижимостью, а скорее помогали в этом.

Пока Кудрявцев сколачивал состояние, а Леков мотался по стране с концертами, пропагандируя гласность и на эзоповом языке своих песен объясняя бесчисленным фанатам смысл перестройки, их общение почти угасло. Виделись и созванивались они редко, времени на треп не было ни у Романа, ни у Василька.

Но когда Роману перевалило за сорок пять, а Леков уже подбирался к "распечатыванию" пятого десятка, их дружба неожиданно возобновилась.

Василек прекратил концертную деятельность и засел в студиях, тратя все деньги, заработанные гастрольным "чесом", на выпивку, наркотики и студийное время. Деньги быстро кончились, кончилось, соответственно, и студийное время, которое бесплатно не предоставлялось никому, даже знаменитостям, подобным Лекову.