Марк Гроссман - Капитан идет по следу

Начальник бюро пропусков сообщил: главбух действительно заходил к нему в воскресенье за разовым пропуском. Нет, кроме приемника Петр Сидорович больше ничего не проносил.

Итак, Грыба вынес с завода только радиоприемник. Больше у него ничего не было, да и не могло быть: «Минск» массивен и тяжел.

На другой день я зашел к радиотехнику.

Верно ли, что главбух приносил сюда приемник на ремонт? Да. Не помнит ли Мамонов, какой он был марки? Как не помнить! Мамонов еще в шутку упрекнул Петра Сидоровича — такой видный человек и не смог себе добыть что-нибудь получше. В чем дело? В том, что это был дрянной сборный экземпляр: корпус от «Минска», а нутро от маленького «Рекорда». Какой ремонт требовался? Самая малость: соединить и запаять проводничок. Приемник починен в первых числах июля.

Я снова заперся в комнатке.

Как же все-таки был вскрыт сейф? Причастен ли Карнаухов? Может, он сыграл тут главную роль, а не Грыба, случайно вынесший в этот день приемник с завода? А может, ни тот, ни другой? А вдруг оба в одну руку играют?

На следующий день в город вернулся Карнаухов. Слесарь сообщил: все три ключа делал для Грыбы.

Через полчаса я с двумя помощниками был уже на квартире главбуха. Оказалось, Петр Сидорович в отпуску и час назад вылетел в Сочи.

Мы немедля послали телеграмму туда, в свои органы.

В конце октября Грыбу арестовали в Москве, у Киевского вокзала.

На первом допросе у Крестова он безгневно отшучивался и витийствовал.

Деньги стащил кассир Веревкин. Тут и вполглаза видно. Замок у сейфа смотрели? Он же цел был. И печать из мастики цела.

Мы рассказали ему о пятне на скатерти. Потребовали объяснить, какие ключи заказывал у Карнаухова, зачем в воскресенье выписал разовый пропуск, ведь у него был постоянный.

Грыба молчал.

Тогда мы показали ему полупустой приемник.

Три дня Грыба твердил о своей беспровинности, потом целую неделю болтал неведомо о чем, но, под конец, поняв, что все это зря, заговорил о деле.

Да, он не Аноха какой-нибудь. На дело шел не очертя голову. Подумал. Перчатки, скажем, резиновые купил. Как для чего? А для того, чтоб следы пальцев не оставить на сейфе. Еще банку с табаком запас. Ну, это совсем ясно — собаку запутать, если б ее привезли. Галоши купил себе под сорок пятый номер. В воскресенье и надел их — чужие печати оставил в кассе. Вот так.

Где ключ взял? А нигде. Сидел частенько рядом с Веревкиным и запоминал разрез и размеры замка. Что ж тут сложного? Память у него, у Грыбы, слава богу, не на рынке куплена, — хорошая память. Конечно, не сразу запомнил, не одну неделю потратил.

Так вот, раз после работы остался он, Грыба, один в бухгалтерии. Покопался в замке ключом, не получается.

Как, какой ключ? А тот, что ему Карнаухов по его же, Грыбы, чертежу изготовил. Тогда сам решил подпилить ключ. А он возьми и сломайся. Снова заказал Грыба ключ.

Снова сломался. А вот третий впору пришелся.

«Минск» действительно сборный. Не музыку слушать, — для денег делал.

Правильно, деньги вынес в воскресенье, в приемнике. А то еще в чем?

Кто услал Веревкина в банк? Он, Грыба, посоветовал. Пускай поторчит старик в банке до вечера, а за это время собьется у кассы толпа. Смотришь — все следы и затрут. Придет кассир, а его за бока: «Давай деньги!» Тут не очень-то на мастику смотреть станешь.

Где деньги? Кое-что он потратил. Остальное во дворе зарыл.

Помолчав, жулик развел руками:

— Тише тени прошел. А смотри — запнулся. Пятно на скатерти подвело.

— Не только, — возразил Крестов. — Не пятно, так ключи, не ключи, так напильники. Мы все равно добрались бы до вас.

Приказав увести Грыбу, Крестов покосился на меня и побарабанил по столу пальцами:

— Ты стер пятно со своей совести, Смолин. Можешь оставаться в уголовном розыске!

Кузьма Кузьмич Волгин стоял на остановке и поджидал троллейбус. Машины долго не было. Старый метранпаж достал из кармашка массивные часы, посмотрел на циферблат и водворил свои «Павел Буре» на место.

Вот и троллейбус. На остановке всего пять человек, и старик не беспокоился. Он медленно вошел в машину, заплатил за билет и по привычке прикоснулся к кармашку.

Часов не было.

Волгин пристально осмотрел пассажиров, вошедших вместе с ним. Две женщины и двое мужчин. Одеты хорошо, ведут себя достойно. Молодые женщины не вызывали подозрений. Юноша в черном ватнике тоже не походил на вора.

Оставался второй мужчина. Одет он был отлично, не крикливо. Плащ свободного покроя хорошо сидел на широких плечах, мягкая велюровая шляпа не закрывала глаз.

Глаза! Вот что не понравилось Кузьме Кузьмичу — глаза этого человека. Они были немного узки оттого, что он щурился и осторожно смотрел вокруг.

Старый метранпаж остановил взгляд на полковнике, стоявшем у входа. Подойдя к нему, старик тихо сказал:

— Помогите задержать этого человека.

И он в двух словах объяснил, в чем дело.

На остановке полковник попросил человека в плаще выйти из троллейбуса.

— Что такое? — поинтересовался незнакомец.

— Сойдите, я объясню.

На улице человек в плаще возмутился:

— Это произвол! Я немедля заявлю в милицию!

— Вот и превосходно! — согласился полковник. — Милиционер как раз рядом.

В отделении милиции человек предъявил паспорт на имя Павла Николаевича Бугрова. Показали свои документы метранпаж и полковник.

— Значит, подозреваете гражданина Бугрова в краже часов? — напрямик спросил дежурный.

— Больше некому.

— Почему же? — иронически осведомился милиционер.

— Мне не нравится его лицо.

— Это не доказательство, — ухмыльнулся милиционер, раздумывая, как быстрее покончить с этим нескладным делом.

На щеках Бугрова выступили кирпичные пятна. Он вывернул карманы: часов там не было.

В комнату дежурного зашел один из оперативных работников отделения. Прислушался к разговору, вполглаза взглянул на людей, чуть подольше задержался на лице Бугрова и вышел. Минутой позже он звонил в уголовный розыск.

— Никаких улик, капитан. А глаза, и впрямь, нехороши. Глаза жуликоватые.

— Задержите его. Подъеду… — посоветовал Смолин.

Полковника и Волгина отпустили, посулив найти часы.

Приехав в отделение, Смолин коротко взглянул на Бугрова. Сыщик не знал этого человека, но мог поручиться: они встречались. Может, в жизни, может, Смолин видел фотографию Бугрова, может, запомнил приметы, описанные в бланке всесоюзного розыска.